Журнал «Вокруг Света» №04 за 1972 год

Богач вожжи опустил, лошадей кнутом подхлестнул, ногу из-под полсти выпустил, концом сапога по снегу чертит: «Охо-хо! Держи!» Остервенел: бьет по кореннику и раз, и другой... Держит тройку Ондрей, в дорогу по колено врос. Рассыпались сани — у Ондрея в руках спинка санная осталась, Ондрей роспись рассматривает. Тут из сугроба крик: «Охти мне!..» Запуталась курица в отрепьях! Пришлось тащить купца из сугроба. Тоже подвиг немалый: купчина-то многопудовой!

...Ондрей — славутный охотник, на медведя ходил с рогатиной. (Вепсская рогатина — копье с граненым наконечником. У шейки копья — поперечина. С таким копьем еще на нашей памяти старики ходили.) Ондрей медведя не колол, он шкуру жалел. Он перед зверем повинится: «Прости-ко, батюшко!» — да обоймет его, копье перехватит за медвежьим хребтом, принажмет — из зверя и дух вон... Вот што, парень!

Ондрей, случилось, лося убил. Не совсем убил: насмерть ранил. Лось далеко бежал. Ондрей шел за ним на лыжах. Ондрей — такой: поест — и уйдет на много суток в лес. С собой еды не берет. Спит в лесу: нодью зажжет да и спит. (Нодья — костер: два бревна берут, подтесывают их, кладут одно на другое; щепки между бревнами оставляют. Смольем запалят — целую ночь живет ме.к бревнами огонь. Охотник на хвое спит. Старики, которы. охотники, похвалялися: «Мы-де любим живой огонь, не запертый. Нам-де в избе маятно, душно, тошно».)

И Ондрей так: день бежит, ночь спит, потом опять бежит; лежки лосиные кровавые видит; за Кушлегой пошли незнаемые леса, чужие места. Стал Ондрей лося настигать. За ближним ельником лось пал. Вышел на полянку Ондрей, а уж около лося барская охота — шум, гам!.. Ружьеца-то у них — замочки резные, кафтаны шитые; у поясов рога золоченые. Ондрей — зипунишко старенький, ружьишко веревкой перевязано — не заробел: «Мой лось!» Барин посмеяться желает: «Твой — дак бери! А буде всего не возьмешь, так, значит, не твой!»

Ондрей ляжки лосиные отрубил — в кошель заплечной поклал. Тушу — на плечи. Ему только на лыжи встать...

Барин, челядь аж задубенели. Стоят, рты отворены. Очнулись — кинулись догонять Ондрея, пороху на полку ружей сыплют, псов натравливают... Как же, догонишь! Да и опасаются, не шибко бегут. Сила такая в человеке!..

...Ондрей домой пришел — за стол сел. Ему жена калиток дает. Его мера была — «Съем, сколько в охапку влезет!» А ручищи — сам понимаешь! Соседи на порог: «Сказывают, лося добыл?..» — «На повети лежит...» Даром мясо давал, все село кормил.

Охотничьи премудрости

На охоте Ондрей все делал по старопрежним обычаям.

Ружье Ондрей весной омывал горячей сорочьей кровью. На иванов день он, говорят, находил цветы папоротника; понимал Ондрей язык зверей, птиц...

На белку Ондрей капканы вбивал в ствол дерева, наживлял грибами сушеными. На куницу надо в капкан сорочье гнездо сунуть. На выдру капкан в воду спускали. Но хитрее всего ставил Ондрей капканы в снег. Подсмотрели старики из-за горелой лесины: он ямку лопаткой выроет, капкан поставит, насторожит; снегом присыплет, а поверх другим концом лопатки следы наставит. Красная лиса думает: «Тут-де безопасной мне, зверю, ход! Другие-то бежали — и ничего! И я пробегу!» Да и попадется: «Охти, — заверещит, — перехитрил Ондрей!»

Зверь ранит — ведь всякое бывало, — Ондрей глину размешает на простокваше, между двух ольховых листьев положит, к ране привяжет — выздоровеет кряду!

Расцветает в лесу дивная трава — Петров Крест. Ондрей отыщет — к грузилу привяжет. Самые крупные лососи — его...

Никогда не говорил Ондрей скверных слов. Он то в лесу, то на озере, то на пашне; заругайся там — заболеешь от воды, от земли, от леса: это — строго.

Ондрей загодя знал, какого зверя много будет. К примеру, шишек много на соснах — жди множества белок. (Это и мы знаем. Сей год шишек урожай, я в Петрозаводск поехал, договор заключил — стану белок промышлять.)

Ондреева пуговица

Шел Ондрей, видел: под ногами, под толстым льдом, метались куницы; с осени высокая вода была, морозы ударили; встал между деревами лед, подо льдом высокие хоромы. Воздух туда попадал через трухлявые пни. Ондрей шел, слыхал: куницы радовались: «Хорошо-то как! Живы будем! Все лето белки плыли с Пудожского берега — войной! А здесь им нас не достать! Пусть себе порскают, их Ондрей добудет. Они — пудожские, его знатья не ведают...» (Куницы с белками из-за дупел ратятся!)

Тут Ондреева собака белку облаяла. Выстрелил — не попал. Он и в другой раз выстрелил, и в третий... Видит — дело нечисто: пули, не долетая, падают. Один только заряд остался! А белка — вот она: дразнится, зубки скалит, будто улыбается, шишками кидается: «Ха-ха-ха, глянь-ко, дедушко, на неудалого стрелка! Того не знает, что тебя простая пуля не берет, только медная, серебряная либо золотая!»

А Ондрей — он звериный язык зна-ал... Догадался — леший невидимой рукой белку обороняет.