...О многом успеваешь подумать и поговорить за три часа, спускаясь к пятой станции, где проходит граница между нетронутой пока природой Национального парка Фудзи и механизированной современностью с ее бетонными дорогами и ревущими двигателями. Вспоминаешь не менее красивые и могучие, но гораздо реже воспеваемые художниками и поэтами вулканы родной Камчатки... Думаешь о том, как много нужно еще сделать у нас дома, чтобы укрепить «материальную базу патриотизма» — проложить удобные дороги и тропы, построить гостиницы и курорты, напечатать новые «говорящие» карты, путеводители по прославленным и еще нехоженым туристским маршрутам.
Спускаясь с вершины, чаще смотришь по сторонам и замечаешь защитные стенки, ловушки для камней и иные сооружения, призванные предотвращать обвалы, которые уродуют склоны Фудзи, грозят разорвать гору надвое. Ежегодно обвалы и камнепады выгрызают свыше двухсот тысяч кубометров породы из тела Фудзиямы. На юго-западном склоне уже образовалась огромная «вмятина» шириной в шесть футбольных полей и глубиной в сотню метров. Она наглядно показывает, что нависшая над Фудзи-сан угроза — реальна.
Если не принять решительных мер, то вмятина, образовавшаяся вдоль течения небольшой речки Осава, расползется и классический конус священной горы японцев через сотню-другую лет исчезнет. Ученые надеются, что наложенная недавно «перевязка» по крайней мере оттянет гибель символа Японии.
Но проблемы Фудзи-сан не исчерпываются одними лишь камнепадами и обвалами. Чуть ниже пятой станции начинаются мертвые и полумертвые леса — жертвы кислотных дождей. Дорогую цену платит природа горы-заповедника за соседство с токийским промышленным районом. Ядовитые испарения не признают заповедных границ, их не остановит никакая, пусть даже многометровой высоты, стена.
Чем ниже спускаешься с заоблачных высей к подножию, тем больше деталей различаешь в облике самой Страны восходящего солнца, издали столь безупречном и загадочном. Утонченность соседствует подчас с грубостью, богатство — с бедностью, стремление к спокойствию и гармонии — с культом насилия...
— И все же, все же...
Почему же миллион людей ежегодно стремятся подняться на ее вершину? И помнят о восхождении, а не о спуске?
Из многих посвященных ей строк запоминается изящная цепь иероглифов, стекающих по кромке пейзажа художника Хакуина:
«О милая Фудзи, отведи вуаль тумана, покажи свой лик белоснежный...»
Тайна розового парфе
— Марика, сколько вы знаете сортов мороженого?
— Знаю вообще или могу купить в Будапеште? — уточняет Марика с присущей ей основательностью. Мы идем по центральной улице города — проспекту Ракоци. Ясный осенний день. Тепло. На пути нам то и дело попадаются люди с мороженым в руках. Розовые, желтые, зеленые шарики в вафельных рожках выглядят удивительно аппетитно. Будапештцы лижут их с удовольствием и поглядывают на тех, кто лишен этого лакомства, с видимым оттенком превосходства.
— Ну конечно, тех, которые продаются здесь.
— Никак не меньше двадцати сортов.
Марика, моя спутница и гид, блестящий знаток венгерской столицы и венгерских городов вообще, морщит лоб и начинает перечислять:
— Ванильное, шоколадное, сливовое... не сливочное, а из слив. Далее персиковое, вишневое, карамельное... Да, карамельное, а что, у вас такого нет? Потом банановое, ананасовое, лимонное, манговое, апельсиновое, малиновое... м-мм...
— Пока двенадцать,— я веду счет и потихоньку втягиваюсь в игру, которую сам и придумал.— Наверное, еще есть яблочное, грушевое, клубничное?..
— Сейчас, сейчас... Я вспомню, их гораздо больше...
Началось все со словечка «парфе». Я помнил, что оно определенно имеет какое-то отношение к десерту, однако точное значение вылетело из памяти. Марика же употребляла его довольно часто.