Вдруг замечаем у стены ущелья несколько тонких березок, вытянувшихся в надежде увидеть солнце. Срубаю одну из них, стесываю веточки. Привязываю ее к основанию другой березки, растущей у кромки водопада. Съезжаю по стволу вниз, следом спускается жена. В ущелье уже темнеет, выручают взятые на всякий случай свечи. (Помните, как Ефремову помогла свеча в «Гольце Подлунном»?) А ручей на глазах «смелеет» — прыгает все с больших высот: 7, 10, 15, 20 метров... Однако и мы не лыком шиты! Связываем по две, по три березки и спускаемся, спускаемся. На связки пошли все веревочки, полотенца, портянки, колготки, лямки рюкзака...
Счет водопадам мы вскоре потеряли. Шли медленно, держась друг за друга. От частых падений на наледях одежда наша обледенела, и мы не раз скользили, приближаясь к черной пасти провалов. Многие из тех трудностей, которые пришлось испытать и нам в этом ночном спуске, преодолел Ефремов в одном из кодарских ущелий во время Чарской экспедиции (Иван Антонович описал их после в «Гольце Подлунном»). Пусть мороз у нас был послабее, и ущелье не превращалось в тоннель, как у него, а только нависало над нами причудливыми скалами. Зато мы наверняка были в этом каньоне первыми — гигантские каменные ступени не позволяют обитать там никакому зверю, значит, не бывают и охотники, а туристам преграждают путь водопады летом и ледяные стены зимой. С другой стороны, этот факт означал, что у нас нет никакой надежды на помощь извне — надо рассчитывать только на свои силы.
Нам казалось, что при таком обилии перепадов мы спустились даже ниже уровня своего зимовья. Однако коварной лестнице не было видно конца, так и чудилось, что она ведет в преисподнюю. Очередная «ступенька» оказалась ригелем — поперечным обрывом такой высоты, что дно ущелья за ним не просматривалось. Решили заночевать под скалой — утро вечера мудренее. Развели костер, вскипятили чай в консервной банке, поужинали. Ночь у негреющего костра из сырых березовых сучков представлялась мучительной: усталость толкала нас в объятия Морфея, а Дед Мороз мог продлить эти объятия навсегда...
Мы даже не поверили часам, показывавшим пять утра, полагая, что они остановились от ударов еще вечером. Однако вскоре начало светать. Значит, мы спускались всю ночь, не ощущая 30-градусного мороза, не замечая времени! В свете зари нависающие скалы предстали во всей своей грозной красоте. О спуске по ригелю нечего было и думать. Надо возвращаться наверх по боковым стенам ущелья. Но первая попытка влезть на правую сторону не удалась — жена в валенках неудержимо сползала вниз, а рукам буквально не за что было зацепиться. Передохнув, полезли на левую стену. Она была почти отвесной, и удерживались на ней мы только благодаря снегу да кустам багульника в выемках скал. Ползли вверх зигзагами, обливаясь потом, от одного куста до другого. Выше появились жидкие, чудом державшиеся березки и лиственницы. Наконец стена ущелья стала более пологой, заснеженной, и к обеду мы поднялись на скалистый «хвост» отрога. Зубцы скал, вытянувшихся вдоль гребня отрога, напоминали хребет древнего стегозавра. Отсюда начинался уже лесистый склон к нашему зимовью. Сапоги промокли и заледенели, ноги без портянок жестоко мерзли. Мы шатались от усталости и бессонной ночи...
«Рога мамонта»
Среди сотен самых разных людей, с которыми сводила судьба Ефремова во время многочисленных его экспедиций, особое место занимает якут Павел Кильчегасов, встретившийся ему во время Чарской экспедиции. В рассказе «Голец Подлунный» Иван Антонович описал, как старый охотник заинтриговал его тем, «чего твой не знает»:
«Этот голец стоит сам один, сюда ближе Токко вершина. Право гольца есть высокий, ровный, чистый место — все равно стол. Это место рога, однако, и лежат. Там есть дырка большой и там тоже рога».
Однако жестокие морозы, недостаток теплой одежды и продуктов не позволили Ефремову отклониться от маршрута в экспедиции 1934—1935 годов, чтобы поискать бивни. Он «нашел» их только в рассказе. Позже здоровье не позволило ему побывать в тех местах, потому при встрече Иван Антонович говорил мне, что хорошо бы поискать эти самые «рога мамонта» теперь, когда осуществить экспедицию гораздо легче.
Сопоставив ефремовскую карту с современной, я определил примерно координаты Подлунного и в августе 1980 года прилетел снова в Усть-Нюкжу на БАМе. Узнав о цели приезда, геологи из Приленской экспедиции с удовольствием согласились попутно забросить меня и моего знакомого бамовца из старой Усть-Нюкжи в район Подлунного. Как выяснилось, его тесть, оленевод, вроде бы знал, где лежат бивни. Я возликовал — такая удача!