Журнал "Вокруг Света" №5 за 1997 год

На следующее утро, несмотря на тяжелое состояние, я все-таки решил совершить первую прогулку. Служба есть служба! Вышел во двор, как человек, у которого только что сняли скальп и водрузили на голову сосуд с водой, за каждую утраченную каплю которой следовала высшая мера наказания. Медленно, выверяя каждый шаг, я начал путь по аллейке, ведущей к обрыву. Мотель стоял на высоком берегу, и с него открывался прекрасный вид на гигантское, волшебной красоты озеро. Ни единого ветерка, все вокруг нежно-голубое, яркое, прозрачное и приветливое. Но в то утро этот свет и эти краски были мне немилы, и каждый шаг отдавался в моей голове ударами вечевого колокола...

Ко мне подошел служащий мотеля и вежливо сообщил, что меня уже давно ждут на катере. Плохо соображая, о каком катере идет речь, я, как робот, вернулся в номер, автоматически взял сумку с блокнотом и фотоаппаратами, показавшуюся мне весом в тонну, и так же, подобно канатоходцу выверяя каждое движение, спустился на причал.

В катере сидела веселая и нетерпеливая группа молодых немецких туристов. Катер тут же отчалил. Природа словно ждала нашего старта: тотчас подул неизвестно откуда нагрянувший сильный ветер. Только что нежно-бархатное, озеро ощетинилось волнами, началась качка. К моей горной болезни добавилась еще и морская. Закон бутерброда бушевал вовсю.

Так продолжалось около часа, пока на горизонте не появилась маленькая точка. По мере приближения к ней она росла, росла и наконец выросла в огромную, похожую на спящего кота гору. Кот был полосат: весь склон горы был превращен в узенькие, параллельные терраски, на которых, наверное, что-то выращивали или кого-то пасли. Дивился я всему этому, а еще больше тому, что, согласно программе моего пребывания на Титикаке, первым объектом моего посещения должны были быть острова рукотворные — плавучие, сделанные из тростника-то-торы руками живущих на них индейцев, а отнюдь не базальтовые, образовавшиеся миллионы лет назад в результате вулканической деятельности. Тут-то и выяснилось, что меня приняли за другого и посадили в лодку по ошибке, а тот, кто должен был ехать с немцами, так и остался в мотеле.

Ну ладно, думал я, не вплавь же обратно. Тем более, что и остров Такиле (так назывался этот базальтовый кот) тоже значился в числе достопримечательностей Титикаки, которые мне предстояло познать. В проспектах о Такиле говорилось, что там, в очень чистенькой и живописной деревушке, живут самые честные и самые добрые на земле люди, что они занимаются террасным земледелием, рыболовством, разведением овец, коров и домашней птицы, что изготавливают они замечательные предметы народного творчества из камня и шерсти и все обязательно носят очень красивые, типичные для этого маленького этноса одежды.

Однако сколько ни вертел я своей измученной головой, сколько ни щурился на надвигавшегося на нас кота, никаких признаков знаменитой деревушки ни его склонах не замечал: одни полосы-террасы. Но была пристань. Мы ткнулись в нее, и от этого толчка моя голова вновь загудела. Поджидавшие катер индейцы, действительно очень милые, вежливые и приветливые, одетые в красочные чистенькие, вышитые хитроумными узорами рубашки, жилетки и вязаные шапочки с помпонами, помогли нам взобраться на высокий причал. И тут я не выдержал:

— Так где же все-таки ваша деревня?

— А она там, — утопая в лучезарной улыбке, ответил служитель причала и махнул кистью руки над головой, — за горой.

— Что-о-о?! — возопил я. — А как же туда...

— По тропинке, по ступенькам. — Он был просто счастлив от сознания того, что угодил гостю своим ответом.

Гость же воспринял его ответ как приговор к высшей мере наказания, причем, обжаловать его было негде. Озеро лежит на высоте 3882 метра над уровнем моря. Полуметровой высоты ступеньки, оставшиеся в наследство нашему поколению, судя по всему, с доколумбовых времен, должны были вознести меня еще метров эдак на 300 над уровнем Титикаки. Это в моем-то состоянии! Удар был жесток и ниже пояса. «Наверное, — подумалось мне, — в предыдущей жизни я чем-то не угодил древним обитателям этого острова, и сегодня настал час их исторического реванша!»

Мои ноги подкосились, и, тихо застонав, я опустился на доколумбов базальт. Сидя в роденовской позе на первой из полутысячи ступеней, я тихо горевал, вспоминая любимую и вечную «Песню журналистов»: «ради нескольких строчек в газете...» Но тут, взглянув на мой 300-метровый эшафот, заметил нечто, с моей точки зрения, совершенно нелепое.