Журналистика и разведка

И еще одно — кремлевский буфет. В перерывах работы съезда грех в него не заглянуть и не отведать замечательных блюд, приготовленных известными кулинарами столицы. Многие делегаты толпились у книжных киосков, представлявших собой настоящий рай для любителей печатного слова. Здесь продавались все бестселлеры, которых было не найти в Москве днем с огнем. А почтовые отделения! Отсюда можно было послать телеграмму, письмо со штампом XXV съезда в любую точку страны. Адресатам их доставляли срочно. Потом оставалось хвастаться перед друзьями: вот, мол, я вовсе не лыком шит, побывал в Москве аж на XXV партийном съезде. А почтовые марки! Редкие — на радость коллекционерам. Делегаты ликовали, пораженные коммунистическим изобилием. Я смотрел, как они толпились в буфетах, толкались в очередях за книгами и сувенирами, и думал, что не стоит их осуждать. Нет, не партийным деятелям и министрам, а большинству «рядовых» участников съезда — сотням знатных доярок, комбайнеров, ткачих, шахтеров и металлургов, чья грудь была увешена геройскими звездами и орденами, предстояло вскоре вернуться в маленькие города и села к пустым магазинам, очередям за колбасой. Ох как труден этот переход от сказочного изобилия к острым нехваткам самого необходимого, когда тебе лишь по праздникам выдают вожделенный паек! Всякий раз, возвращаясь в отпуск на родину из-за границы, я на собственном опыте сознавал, как мучительна эта смена житейских декораций. Впрочем, в семидесятые мне не приходилось жаловаться на жизнь. Как справедлива русская пословица «нет худа без добра»! В отличие от делегатов съезда и даже министров, чья месячная заработная плата составляла семьсот рублей, я получал около двух тысяч рублей в месяц — работал как автомат, спал не более четырех-пяти часов в сутки. В остальное время писал статьи для газет, очерки в престижный журнал «Новый мир», издавал книги и делал документальные фильмы. Ох, эту бы работоспособность вернуть сейчас, когда тебе за семьдесят. Высокие гонорары имели обратную сторону. Они вызывали зависть. Встречая меня в коридорах своего этажа, Замятин часто бросал реплику: «Боря, ты зарабатываешь больше меня, министра. Смотри, как бы это не помешало работе». С завидной регулярностью он просматривал ведомости уплаты партийных взносов и был полностью в курсе того, сколько «стоит» любой журналист. Но придраться было не к чему. Вверенная мне редакция работала хорошо, портреты ее корреспондентов постоянно украшали «Доску почета ТАСС». Работали на износ, срезая, как рубанком, свои лучшие годы. Здоровье многих не выдержало бурного рабочего ритма и нервотрепки: одни рано ушли из жизни, другие стали злоупотреблять алкоголем. Понять это зло нетрудно. Твоя подпись последняя перед выпуском ответственного материала для передачи на заграницу по тассовским каналам. Телетайпистка передает тебе на подпись отпечатанный официоз. Он без изменений после подписи выпускающего должен идти в Париж, Хельсинки и столицы социалистических стран на русском языке. В последний момент выпускающий, который уже просмотрел десятки других сообщений, обнаруживает опечатку. Вместо слов «член Политбюро Полянский» в тексте стоит «член Политбюро Подлянский». Одна лишняя буква «д» в фамилии члена высшей партийной олигархии. Казалось бы, пустяк, простая ошибка. Не тут-то было — при Сталине за подобный грех можно было оказаться в тюрьме, при Брежневе — лишиться работы. Домой после вечерней смены возвращаешься около часа ночи, взвинченный, не можешь уснуть. Перед тобой небогатый выбор: таблетка снотворного либо доза спиртного — коньяка или водки. За спиртным не надо обращаться к врачу, достаточно загодя запастись в магазине. Так постепенно образуется привычка, перерастающая в алкоголизм. Финал часто трагический, как с Леней Щеголевым, одним из талантливых журналистов. Закончив смену в холодный зимний вечер, он выпил привычные двести граммов, упал на улице и замерз. Нелепая, глупая смерть.