Журналы «Работница» и «Крестьянка» в решении «женского вопроса» в СССР в 1920–1930-е гг.

Еще один пример: работница Зорич рассказала, что поступила на фабрику, вступила в партию, втянулась в общественную работу. А муж «от общественной жизни отошел, ничем не интересуется, газет не читает». Дома начались скандалы, муж требовал, чтобы она ушла из партии. Но работница говорит: «Партия меня многому научила, научила быть человеком, поэтому она мне дорога. Дорог и муж …Но все-таки я лучше мужа оставлю, а из партии не уйду…».

Журналист пишет, что «вырвавшись раз из домашней кабалы женщина не вернется в эту кабалу снова, как бы ни тяжело было расстаться с мужем»[472]. Все семейные конфликты сводятся к выбору «домашняя каторга» или общественная (партийная) работа. О проблемах в отношениях, в сексуальной жизни журналисты и читательницы не пишут никогда. Выход для всех конфликтов предлагается в создании общественных столовых, прачечных и пр., в разделении домашних обязанностей поровну. Семейные конфликты решаются в духе классовой борьбы: «перевоспитание» мужа или развод. Целью таких публикаций было поддержать женщин в их стремлении «сбросить ярмо» бытовых проблем, а не «укрепление» семьи.

Дискуссию в «Работнице» вызвало письмо[473] читательницы-коммунистки А., которая не знала о том, что ее муж был осужден в годы войны за растрату. Героиню исключили из партии и обвинили в том, что она «засоряла партию», ей «предлагают развестись с мужем», но она не хочет «отнимать у детей хорошего отца». Вопрос читательницы к журналу: можно ли «продолжать совместную жизнь с мужем и отцом моих детей»? Комсомолка Гаганова высказала мнение, что «комсомолка и партийка, вступая в брак, ответственна не только за себя, но отвечает и перед организацией»[474]. Работницы решили, что дальше А. должна «стараться мужа своего держать под строгим надзором и направлять его работу и мысль по правильному руслу». Вот наглядный пример того, как в семейном укладе пропагандировались неравноправные, изломанные отношения мужа и жены, один из которых должен контролировать и изменять «мысли» другого.

Особое отношение к семье формировалось у женщин – членов партии: партия для них стояла на первом месте, как и обязанности коммуниста, а не жены. В пример можно привести очерк «Выше»[475]. Член партии, следователь нарсуда в Качуге Алексеев после работы едет в соседний городок, «кутит там в компании чужих людей-торговцев, спекулянтов». У Алексеева два лица: одно – партиец, другой – «разложенец». «Жена…, нет, член партии Алексеева» спорила с мужем, уговаривала, требовала прекратить гулянки.

Журналист пишет: «Мы не знаем, сколько ночей не спала Алексеева, думая о муже-коммунисте, мы не знаем о ее переживаниях, мы можем лишь догадываться, как в Алексеевой боролись женщина и коммунистка». И жена решила «побороть в себе чувства жены-друга, побороть в себе женщину». Она выступила на заседании пленума райкома партии и разоблачила своего мужа-коммуниста: «Разложение, болезнь мужа вскрыла твердыми и острыми словами… Коммунистка обличала, бичевала мужа – настоящая работница и коммунистка!..Алексеева своим шагом показала, что жизнь общественная для новой женщины непоколебимо выше личной привязанности и семейной жизни». Эта история рассматривается журналистом как пример для подражания. В нем, помимо всего, проявлено и отношение к семье как к второстепенной и далеко не личной сфере жизни человека. Подобные примеры позволяют говорить о деконструкции семьи в этот период.

Идея, что супруга или супругу можно и нужно «перевоспитывать», активно пропагандировалась в печати. Типичным можно считать рассказ «Егор и Матрена»[476]. Муж замахнулся на жену, назвал ее «шишига» и «фефела», а она решила больше не терпеть побои и оскорбления, не быть больше «его псом». С помощью сельсовета она разделила имущество и переселилась к сестре. Противостояние продолжалось и в труде: Матрена стала звеньевой, ударницей, а Егор – передовым пахарем. Слава к Матрене пришла «как яркая, цветистая и радостная весна». Егор «понял» свои ошибки и попросил прощения у жены за то, что «зверь был лютый и изверг»[477]. Таков счастливый финал рассказа о перевоспитании мужа путем угрозы развода и трудового соревнования.

В женской печати антирелигиозная пропаганда логично встраивалась в тему семьи и реформы уклада. Отдельное тематическое направление представляет антирелигиозная агитация среди женщин. Женская аудитория требует особого подхода, ее интересуют темы «не отвлеченного характера», «верующая женщина ни капельки не расположена относиться к мужу своему так, как учат всякого рода «отцы церкви», – пишет В. Сарабьянов в «Практических указаниях агитатору»[478]. Постоянное присутствие антирелигиозной пропаганды в том или ином виде в «Крестьянке» и «Работнице» отмечается на протяжении 1920-х гг. В 1930-е гг. эта тема появляется в журналах значительно реже, ее актуальность снижается.

Женская пресса рассказывала о новых праздниках, об октябринах детей, противопоставляя их привычным церковным[479] праздникам и обрядам. Часто антирелигиозная тематика присутствовала в частушках: