Журналы «Работница» и «Крестьянка» в решении «женского вопроса» в СССР в 1920–1930-е гг.

Таким судьбам противопоставляются другие – о них речь идет во второй части очерка с заголовком «Теперь революция, и чужих дел нет». В ней рассказывается о том, как мужнин «кулак опускается на плечи женщины, идущей к новой жизни». Примеры описаны без фамилий: работница, член совета, мать двоих детей. «У нее пьяный озорной муж, который нещадно бьет ее за общественную работу. Часто, придя с собрания, вместе с ребятишками она ночует по соседям». Автор очерка описывает два пути, которые есть у женщин: отступить, «горько сжав губы», или выйти победительницей «после жестокой борьбы, принося часто ей в жертву свое здоровье». Слово «развод» не упоминается, но этот вариант описан тоже: «Имея даже ребят, они разрывают навсегда с тем, кто попытался преградить их победный путь». В Иванове пока не было смертельных исходов этой борьбы, а приведен пример из «Рабочей газеты», когда в Донбассе муж убил общественницу, делегатку второго съезда работниц и крестьянок. «Зверство старого проклятого быта, который мстит за то, что гибель его уже записана на страницах истории». Посыл очерка – и рабочие коллективы, и профсоюз, и другие органы недостаточно активно вмешиваются, плохо помогают женщинам в их борьбе за новую жизнь.

На самом деле в очерке речь идет не о старом быте, а о старом укладе, о прежнем распределении ролей в семье и обществе. Ведь работающая женщина, всячески побуждаемая властью и партийными органами к общественной работе, обязательно начинает тяготиться бесправным положением в семье.

Почему мужья так агрессивно реагировали на участие жен в собраниях? Да, они не хотели помогать в домашних хлопотах, но ведь наверняка не в этом причина. Раскрепощение, о котором так много говорили в печати, могло означать неподчинение, неуважение и т. д. В траурной рамке помещена заметка о том, как на Дальнем Востоке, в селе под Владивостоком муж убил и себя, и жену – делегатку Марфу Ковальчук. Драма семьи описана подробно. Муж стыдил, ругал и бил Марфу, когда, уже имея двоих детей, она активно занималась общественной работой. Почти месяц добиралась она до Москвы на съезд работниц и крестьянок. После этого съезда муж избил ее и выгнал из дома. Марфа уехала во Владивосток, нашла работу, вернулась за дочкой, а муж убил ее и себя. Марфе было 33 года. Наследием «проклятого прошлого, грубым, звериным, мужским своеволием и произволом, что до сих пор живет в глубинах нашей темной и отсталой русской деревни» называет автор эту драму. «Погибла в борьбе за новую жизнь»[459] – так называлась заметка о том, как «зверь-муж» зарубил топором Лизу Куркину, коммунистку и делегатку, члена сельсовета. Можно еще найти подобные примеры[460], они напоминают о том, что в реальной жизни социальные реформы велись методами революций и Гражданской войны.

В «Бабьей песне», опубликованной в «Работнице» в 1925 г., высказано типичное для женского журнала убеждение, что свободу в первую очередь надо завоевать от мужчин. И хотя пропагандисты разъясняли советским женщинам, что главный враг у них с мужчинами общий – это мировой капитализм, с которым надо сообща бороться, в сознании большинства женщин идея освобождения и раскрепощения все же связана с тем, что ближе и понятнее – изменением отношения к женщине в обществе, с ее новым социальным статусом.

Ну-ка, бабы, при вперед. Напирай-ка!
Наша сила, знать, берет: мы – хозяйки.
Уж довольно мужику править бабой,
Хошь цени, а хошь бракуй, да не лапай!

Тьфу теперь на мужнин гнев, на бесчинства,
Нынче с женским наравне пол мужицкий.
Есть теперь у нас Совет – наш заступник,
Если муж по голове бабу стукнет.

В кабале у мужиков долги годы
Ждали красных мы деньков да свободы.
Ой, спасибо Ильичу! Дал нам волю!
Ну теперь уж карачун горькой доле!

Чуть что – мы и в исполком мужиков-то:
Не гордися пиджаком перед кофтой[461].

Тезис «Мы – хозяйки» означает победу в многовековой борьбе с мужчиной за лидерство. Иногда эта победа утверждалась силой: героини публикаций могли пустить в ход и молоток, и вилы; «наскочит когда, я сама скалку в руки: смотри, так вот и тресну!.. Присмирели мужики наши»[462]. «Неужели равноправие бабы в том, чтобы она угощала ухватом мужика», – жалуется пострадавший муж в женотдел[463]. В дискуссии о женщинах на постах руководителей деревни высказано такое мнение о мужчинах: «Голова у них крепка да ума-то меньше нашего. Падки они на всякие соблазны, на пьянку, на разврат, на растраты»[464].