Журналы «Работница» и «Крестьянка» в решении «женского вопроса» в СССР в 1920–1930-е гг.

Не ходи, Матреш, к попу,
Мы теперь не дети,
А влюбилася в кого,
Распишись в Совете[480].

Все, что связано с религиозными обрядами, позиционировалось как «отсталость», «суеверие», «косность». Новые традиции и даже новые имена для детей активно обыгрывались в частушках:

Одурела ты, Арина,
Дочь назвала Октябрина,
Взгляд твой что ли ослеплен?
Разве в святцах нет имен?

Отвяжись ты, Парасковья,
И по святцам, на здоровье,
Называй своих ребят:
Куплий, Савва или Панкрат,

Мокродула, Секлетея,
Фекла, Дарья иль Матрена…
Я ж свободе Октябрю
Свою девочку дарю[481].

Рассказ В. Полянского «Кто виноват?»[482] с подзаголовком «Уральская быль» – пример наиболее показательной публикации на тему борьбы с религией, дающей, кроме того, и представление о различных аспектах деконструкции семьи в 1920-х гг.

Рабочий Глазырин, коммунист с 1917 г., убил собственную новорожденную дочь потому, что жена ее окрестила. Рассказ ведется от лица Глазырина, который «два года тому назад начал выписывать газету «Безбожник», и до того времени человек нерелигиозный, я стал углублять свое безбожие и, самое главное, – стал пропагандировать безбожничество среди рабочих завода»[483]. Он устраивал октябрины и настоял, чтобы сына его друга назвали «Великий Труд», хотел назвать своего сына «Вил» в честь В. И. Ленина. Но родилась девочка, жена не хотела давать ей «нечеловеческое имя» и крестила ее. На крестинах Глазырин напился, потому что «понял, что старый рабочий, твердый коммунист, ярый безбожник Глазырин умер, вместо него стал жить гадкий, плесневелый слизняк»[484]. Когда гости ушли, он подошел к печке, где лежал ребенок, и ударил его кулаком. Ребенок умер, Глазырин решил похоронить его тайно, бросил «трупик в реку», а утром пошел на работу. В последнем слове на суде Глазырин сказал: «Гадкий я человек, преступный… Но может не один я виноват в этом страшном преступлении, может быть, часть вины лежит и на тех, кто сейчас стоит за моей спиной и проливает крокодиловы слезы». Суд вынес приговор – 5 лет лишения свободы, но понизил срок наказания до одного года.

Журнал «Работница» задал читательницам такие вопросы:

1. Почему Глазырин убил ребенка?

2. Как должен был поступить Глазырин?

3. Виновна ли жена, ее родственники и «кумушки» в преступлении Глазырина?

Рассказ очень заинтересовал читательниц, они активно участвовали в обсуждении. Работницы фабрики «Розы Люксембург» даже инсценировали суд над рабочим Глазыриным и провели его в своем фабричном клубе. Обзоры писем публиковались в журнале несколько раз.

Что написали работницы в обвинение Глазырина[485]:

• Глазырин безвольный человек, не сумел воспитать в себе борца с бытовыми предрассудками.

• Работница Никульшина (Москва) считает Глазырина плохим коммунистом: «Если с женой трудно было справиться, он должен был развестись с ней или заявить в комячейку о том, что пока он бессилен бороться с женой».

• Работница Скорупская из Нежина считает, что Глазырин прилагал мало усилий, чтобы перевоспитать жену, «ведь перевоспитываются же у нас тысячи и десятки тысяч работниц и крестьянок», нужно было не перед рождением ребенка взяться за воспитание жены, а постоянно руководить ею.

• Ученица техникума Солорова думает, что Глазырину нужно было прогнать пьяных родственников и октябрить ребенка даже после крещения. А потом разойтись с женой, которая не понимает его, …самому воспитать ребенка.

• Работницы удивляются, как сознательный рабочий-коммунист не разошелся с такой мещанкой-женой[486].

Что пишут работницы в оправдание Глазырина:

• «Ошибка Глазырина в том, что он женился не на комсомолке или коммунистке, которая была бы ему товарищем и другом, а на мещанке…».

Что пишут работницы в оправдание жены:

• «Она не поборола того, что с детства было ей привито. Жена – жертва темной, несознательной среды. Наша задача – вывести таких из темноты и суеверий на правильный путь, воспитать их, а тогда и обвинять».

Что пишут работницы в обвинение жены:

• «На преступления, на взяточничество толкают жены-мещанки своих мужей, в которых видят не друга и товарища, а толстый карман. Нельзя гладить их по головке и оправдывать, ссылаясь на несознательную окружающую среду»[487].

Итоги этой дискуссии подвела С. Н. Смидович[488], одна из руководительниц Женотдела ЦК партии. Она высказала именно ту точку зрения редакции и Женотдела по широкому кругу проблем семейных отношений, которая представлена в многочисленных публикациях женской печати:

• «Преступление Глазырина явилось следствием его неправильного, некоммунистического отношения к женщине. Жена – мещанка, полюбившаяся ему как женщина-самка, в которой он даже и не постарался разобраться, как в коммунисте и товарище».