Жуть-2

Сказав это, гостья стала таять в воздухе, так же стремительно, как и появилась здесь. Сперва зазвучало шипение, потом утихающий свист. Перед тем, как окончательно пропасть, она попросила:

— Можешь убрать иконы со стен, а то от них жар ещё сильнее. Глядят на меня святые, и видят, какая я грешница. Больно…

Таня не успела ответить, точнее её заверение, что она исполнит просьбу, попали в пустой угол с паутиной и облезлым кафелем.

Не спеша она покинула ванную. В сталинке было тихо, только еле слышно похрапывал Сергей. Коридор больше не казался ей мрачным, и она подумала, что нашла парня с неплохой

жилплощадью. Небольшой ремонт, и квартира засияет. Чувствуя себя, как дома, Таня зашла в спальню и убрала икону с Иисусом с полки. Подумав, она засунула её под матрас дивана. Потом сходила на кухню, и сняла со стены потемневшую иконку со Святой Троицей. Спрятала её за газовую печь, и, шаркая бабушкиными тапочками, вернулась к Серёже. Она уже легла в кровать, когда вдруг вспомнила про газетную вырезку с Николаем Чудотворцем. Встала, нашла в жёлтом фонарном свете вырезку, и сорвала с булавки. Поколебавшись, она смыла бумажку в шарик и забросила под батарею. Невольно улыбаясь, она устроилась рядом с Сергеем и ощутила плечом его тёплую ровно дышащую спину.

— Всё будет хорошо, — подумала она, засыпая. Каждый имеет право быть замеченным, чтобы он ни делал в своей жизни раньше. Каждый имеет право на свечечку в церкви.

* * *

Она проснулась посреди ночи от чавкающих звуков. Старуха сидела на Сергее и пожирала его лицо. Голова парня была повёрнута в сторону, и на ней всё казалось жёлтым: и текущая из глазницы густая масса, и вырванная щека с оголившимися резцами, и откушенный наполовину нос. Старуха оторвалась от еды и досмотрела на Таню красными, как ад, глазами. Девушка не успела пошевелиться: лапа с четырьмя жёлтыми когтями, каждый размером с лезвие перочинного ножа, придавила её к постели. Другая лапа сдёрнула одеяло. Таня пыталась кричать, старуха стиснула её губы. Шершавый коготь скользнул между зубов и рассёк язык. Рот наполнился солёным устричным вкусом. Обезумевшая Таня смотрела, как старуха приближает свою клешню к её животу. Когти оставляли на коже глкбокие порезы, и постель стала набухать красным.

Внезапно лапа превратилась в ужасающее подобие душа, когти и пальцы сплелись и приобрели металлический оттенок, из жёлтой плоти выплыл прикрытый стальной сеткой раструб.

— Ибо сказано! — прорычала старуха набитым ртом:

— Не верь бесам лукавым, не верь бесам просящим, не верь бесам плачущим, не верь бесам, притаившимся в углу твоей спальни, смотрящим на тебя спящую, не верь бесам!

Из отверстий душа вырвались сотни сверкающих игл, и Таня почему-то подумала, что у неё не получится умереть так же быстро, как умер Серёжа. В ушах снова и снова звучало непрожёванное: «Не верь, не верь, не верь!».

10АС-318 Дмитрий Костюкевич

(рассказ-игра)

— 1 —

Тебе стыдно.

Эйфория — безумие разрушения, протест против монополии взрослых, дух фантастического приключения — схлынула, и теперь тебе очень стыдно.

Два часа назад вы с друзьями были настоящими ликвидаторами, штурмовиками, всевластными рейнджерами постапокалипсиса. Или настоящие рейнджеры так не поступают? Они защищают, а не уничтожают? Ты не можешь вспомнить. Наверное. На ум приходит только рыжебородый Чак Норрис в ковбойской шляпе. Но если представить, что заброшенный завод — убежище вампиров, привидений, истлевших мумий? Тогда вы здорово их напугали, такого шухера навели, что нечисть затаится надолго, дрожа лапками и уголками простыней.

— Чёрт, — говоришь ты, глядя на обшарпанную акустическую колонку.

Старый завод в четырёх домах от твоего двора манил вашу банду давно. Странно, но ты никогда не задумывался о том, что там производили: колёса для самосвалов? мебель? новомодные компьютеры? Просто однажды прекратился шум, а ещё какое-то время спустя долговязый Гвоздь забрался на высокий бетонный забор и с набитым алычой ртом сообщил:

— Братва! Кто не ссыт стеклом позвенеть?

Сквозь щель между плитами забора виднеется большое прямоугольное здание (цеха, думаешь ты) и небольшие кубические пристройки. Строения кажутся заброшенными столетие назад. Пустые окна очень красноречивы, по ним можно читать: по слою пыли, по отражению света, по вибрации на ветру. Ты сразу понимаешь: люди, которые здесь трудились — ушли навсегда. Как понял когда-то по копошащейся тьме и дрожащему огоньку маминой сигареты в окне собственной кухни, что отец больше не вернётся.

— Ай-да за мной! — говорит Гвоздь, спрыгивая по ту сторону забора.

Гвоздь — самый старший из вас. Ему пятнадцать. Он единственный из банды, кто «нюхал девку» (выражение Гвоздя). Он — лидер банды. И ты не хочешь, чтобы он считал тебя трусом.

Ты ставишь кроссовок на скрюченный вяз, хватаешься за вбитую в бетон скобу и карабкаешься на забор первым.

Хочешь ещё раз пройти через это, чтобы вернуться к пустой комнате, колонке и стыду? Тогда иди в главу 2.

Если желаешь зарыться головой в подушку и забыть, беги в главу 4.

— 2 —