Жуть-2

Дицца не слышала — неслась к крытым железным повозкам, оставленным старыми хозяевами этих земель, мифическими Механиками. Деревня выросла вокруг бурых длинных фургонов, превратив их нестройные ряды в одну из улиц — дети прибегали сюда поиграть, а взрослые подивиться на омертвелое искусство Механиков. Даже шестёрка лошадей не могла сдвинуть древнюю повозку с места… лошади… когда закончились хоть какие-то припасы, их съели первыми, затем собак и кошек…

— Трамлаи! — пищала Дицца. — Я продаю билетики на трамлаи!

— Что за трамлаи?

— Они так называются! — Дицца поставила ногу на ступеньку фургона и повернула к сестре серьёзное личико.

— Кто тебе такое сказал?

— Коряга.

Схая залезла следом.

— Когда?

— Во сне. Мы тут играли. А потом побежали смотреть на гусеницу.

Схая открыла и закрыла рот, промолчала. Гусеницей называли вереницу телег и домов-фургонов, которая раз в месяц проходила по тракту. Военный караван. Такой увёз мачеху Мижая. Что тут скажешь… у каждого свои сновидения — у неё ярмарочные пряники, у Диццы — игры с магом, которого она и видела от силы раз или два, ещё до Конца Сытости, когда селяне ходили к Коряге за последней помощью.

В крытой повозке не было ветра. Вот если бы не было голода… Но об этом Механики не позаботились, они-то и себя и свой железный транспорт уберечь не смогли. Стены фургона слоились и осыпались под беззвучное чавканье бурых вшей.

Дицца стояла в проходе, уперев в тощие бока ручонки и кивая на скамью.

Схая послушно села на почерневшие деревянные рейки. На скамье напротив лежала табличка. Буквы имели чёткие контуры, без змееподобной вязи, но легко узнавались. На табличке было написано: «СЧИТАЮТСЯ УТРАЧЕННЫМИ…». Что это означает, Схая не знала. Под ногами хрустели ветки и стекло.

— Ваш билетик, — потребовала Дицца, старательно изображая взрослую.

— Я забыла…

— …попросить в кассе, — подсказала сестрёнка; она хорошо помнила каждое загадочное словечко детской забавы-заклинания, приносящей удачу и веселье.

— Забыла попросить в кассе.

— Не положено! Заплатите штраф или я выкину вас на остановке! — Дицца подхватила с пола изогнутую ветку с гнильцой мёртвых листьев и усердно замахнулась.

Схая гоготнула, показала «злой тётке» язык и бросилась по проходу.

— Штраф! Штраф! Штраф! — визжала, несясь следом сестра.

Схая притормозила у двери в тесный закуток со штурвалом и сиганула из фургона. Нога подвернулась, в лодыжке вспыхнул огонь, девочка вскрикнула и упала на большую железную крышку, которая противно заскрипела о песок и камни. Тут же схватившись чуть выше ступни. Она почти видела под кожей чёрную трещину, из которой растекалась боль.

— Штраф!.. — Дицца увидела растирающую ногу сестру и снова стала маленькой. — Ой… Сильно болит?

Схая встала, опираясь на тяжёлое шелушащееся колесо, и попыталась улыбнуться.

— Ерунда. Ты хоть осторожно слазь.

— Точно ерунда? Если сломала — сходим к Коряге, он тебе отпилит старую и пришьёт новую.

— Дицца!

Схая попробовала перенести вес на вывихнутую ногу: терпимо, кажется, кость цела. Но и хорошего мало: лодыжка распухла, наевшись болью.

— Ну, ты слазишь? — рассержено прикрикнула она на сестру.

Дицца словно и не услышала. Стояла в дверях, задрав голову. Схая оглянулась, но ничего не увидела — мешал фургон.

— Что там?

— Пыль!

— Гусеница…

Дицца спрыгнула и вцепилась в руку сестры.

— Пойдём? Посмотрим?

Схая кивнула.

— Только не беги.

Путь к Жёлтому тракту занял вдвое дольше времени, чем обычно. У заколоченной школы они встретили Томари, дочь кожевенника. Томари была на пять лет старше Схаи, она не выглядела такой истощённой, как сёстры. Наверное, прав отец, подумала Схая, кожу варят.

— Чего ковыляешь? — спросила Томари, присоединяясь к ним.

— На Бурой подвернула, — буркнула Схая.

— И охота вам у скверного дома играть. Слыхали про колдуна?

— Что слыхали?

— Говорят, он мёртвых младенцев ест.

— Не правда! Он из них кукол делает! — вступилась Дицца.

— Как же, — со знанием дела фыркнула Томари.

Дицца выглядела обиженной, она покрутилась вокруг прихрамывающей сестры и, косясь на высокую девушку в многослойном жёлтом сарафане, сообщила:

— Мне вчера дождь из зерна снился.

— Да ты предсказательница, — не глядя на младшую, усмехнулась Томари.

Схая сухо сглотнула.

По улице шли люди, их соседи, но уже чужие и безликие. Призраки в поношенных одеждах и телах. Те, кто ещё мог двигаться, но вряд ли мечтать. Хотя ведь зачем-то и они тянулись к тракту, к гусенице, к военным… Последние месяцы караван не останавливался возле деревни, а проверяющие не переворачивали дома вверх дном, чтобы после плюнуть в лицо или расколоть его топором. Владыка выжал селение до последней капли и оставил подыхать.

Горизонт сделался тёмным. Небо на юге заволокли пыльные облака. А потом из них показались кони и транспорт. Фургоны всех мастей и назначений: спальни, кухни, клетки, пыточные, склады, кузни… Некоторые были почти такими же большими, как и крытые повозки Механиков, но слажены из дерева.