Жуть-2

За трактом расстилались ободранные до зёрнышка поля. Засуха. Сначала все пеняли на засуху. Видели в ней причину страшного голода. Но Схая уже не была маленькой, отец всё ей объяснил. Засуху они переживали и три года назад, и шесть, и не было тогда всего этого — мертвецов в пыли, хлебных снов. Конец Сытости пришёл, когда увеличили нормы сдачи зерна, а потом и вовсе обязали трудиться на столицу. Иногда Схая представляла это огромное хранилище — бочка, шириною в озеро и высотою в Пик Проклятых, куда ссыпают зерно со всех полей империи.

Большая бочка. Много зерна. Как бы слюной не подавиться.

— Не подходи близко, — сказала Схая сестре.

Гусеница наползла и заспешила прочь, подставляя окраине свой неспокойный бок из дерева, железа, ткани и плоти. Возницы хлестали лошадей, колёса стучали по дороге, точно по диковинному барабану, извлекая из него глухие, кашляющие звуки. Лица солдат закрывали лёгкие шлемы, и никто — так показалось Схае — даже не взглянул в сторону собравшихся вдоль тракта людей. Ни попытался ткнуть копьём, ни хлестнуть проклятием.

Спешат… никогда так не спешили.

В длинных телегах сидели укутанные в тряпьё женщины. Когда одна из подвод миновала перекрёсток с сельской дорогой, из неё полетели серые свёртки.

— Похороните под крестом! — взмолилась женщина с тёмным, как сырой уголь, лицом. Бородатый солдат огрел её палкой по спине.

Тючки упали в траву.

— Вот тебе и дождь из мертвецов, — сказала Томари.

Три девчонки стояли, разинув рты, на обочине, а гусеница спешно проползала мимо. На север.

Солдат в авангарде — лицо в ожогах, левый глаз прикрыт повязкой — размахнулся и чем-то швырнул в зевак. Схая не успела отскочить. Камень не очень больно ударил в живот и упал под ноги. Она опустила глаза.

Около расползающегося сапожка лежало подгнившее яблоко.

Схая подняла его и протянула сестре. Там с благодарной одержимостью вгрызлась в мякоть.

Схая глянула в спину солдата. Тот не оборачивался. Люди стали расходиться. Кто-то остался лежать.

— Эй, — толкнула в бок Томари.

Если попросит укусить, подумала Схая, не дам, и себе не позволю, всё Дицце.

— Я же говорила… — сказала дочь кожевенника, глядя поверх головы Схаи.

У сброшенных с телеги свёртков ползал человек в чёрном платье. На голове мага, точно плешь, сидела лёгкая тёмно-синяя шапочка без прибавки, виски серебрились сединой, длинный прямой нос принюхивался к содержимому тряпиц. Что-то вынюхал. Коряга стянул перчатку и сунул пальцы под ткань. Затем подхватил тючок, выпрямился, мазнул взглядом суетливых глазок и сбежал в овраг.

— Сварит или запечёт, — Томари поёжилась, — бр-р-р.

— Может, похоронит, — без уверенности сказала Схая, — как женщина просила.

— Ага, открывай мешок. Чего всех тогда не забрал?

Схая не нашлась, что ответить.

— А почему у него нет бороды? — донимала Дицца на обратном пути.

— Не растёт, — важно отвечала Томари, — магией вывел.

— Зачем? Волшебникам нужна борода.

— Суп по ней размазывать?

— Суп… — повторила Дицца и замолчала.

— Ладно, увидимся, — попрощалась Томари.

У покосившегося забора перед хатой Схая остановилась и глянула на соседский двор. Калитка распахнута, колодезная крыша покосилась на чумазых столбах, деревья ободраны до крон — легко свалить всё на зубы кролика-великана. Скелетика нигде не видно.

Опухшая лодыжка мучительно ныла.

— Полежим немного и сходим за ужином, — решила Схая.

Отец сидел за столом и даже не поднял головы, когда они зашли. Он так же сидел, когда умерла мама — долго, страшно, два неподвижных тела в пропахшей травами спаленке. Может, отец думал о мясе, которое отнёс утром обратно к тракту?

Отдохнув, сёстры направились к озеру. Там можно было нарвать сныти и лебеды. Пока можно — кончалось лето.

Навстречу топали два солдата. Эти не носили доспехов, чарующих и пугающих заострёнными формами. На них была заляпанная грязью, но с виду целая форма — по канавам ползали? На плечах чернел герб Владыки.

— Эй, мелюзга! — позвал высокий с перекрученными ушами.

— Может, у них тоже яблоко есть? — размечталась Дицца.

— Тш-ш-ш, — сказала Схая.

— Караван давно прошёл? — спросил солдат с плоским носом; он держал руку на ударнике заткнутого за пояс топора.

— Пару часов назад, — сказала Схая. Дицца поглядывала на сумки солдат, припухлые, в пятнах жира.

— Где тут воды можно попить? — продолжал расспрашивать Плоский Нос, не по-доброму зыркая то на одну сестру, то на другую.

— Да в любом доме, если откроют… если живы…

— Сёстры?

— Да.

— А кони, кони есть? — спросил тот, с ушами-улитками, скалясь.

— Откуда у них… — начал Плоский Нос, но не был услышан.

— А, мелюзга? Есть лошадки?

Схая покачала головой.

— Схарчили, поди?

К лицу девушки прилила кровь. Захотелось оправдаться, рассказать этим людям, что они тянули до последнего, что она плакала, что отец сделал всё быстро, и Хубба не страдала, что бульон поставил сестру на ноги…

Солдат противно рассмеялся.

— Ладно, мелюзга… — продолжая давиться смешками, Уши-Улитки схватил Диццу за плечо. — Ну что, любите Владыку? Всё зерно отдали? Ха! Ну, ведите по воду! Да хоть сюда!