Жуткое утешение

– Я уже так делал. Двести долбаных лет я прожил в облике птицы. Видел сотню императоров и императриц. Побывал в тех краях, которые даже не обозначены на ваших картах. Я охреневаю со скуки. С меня хватит.

– А почему ты не бросишь свой колокольчик в Никс? Почему не доберешься до загробного мира, до дуата?

– Зачем мне еще двести лет толкаться в толпе сраных мертвецов?

– В толпе? В какой толпе? – недоуменно спросила Нилит.

Безел, похоже, рассердился, словно вспомнил какую-то прошлую обиду.

– Нилит, это все – одна большая ложь. За гранью жизни нет ничего, кроме бесконечной толпы теней – ноющих, плачущих, ждущих, глядящих на мертвые звезды. Я зависал там целую вечность, прежде чем никситы притащили меня обратно. Обычно души не задерживаются там настолько, чтобы во всем разобраться, вот почему об этом не говорят. Лучше отправиться в небытие, чем вернуться туда.

Не успела Нилит ответить, как сокол взмыл в синее небо, чтобы осмотреться. Она ждала, когда он вернется; с ее губ было готово сорваться признание. Она поклялась, что не выдаст свои тайны, пока не будет стоять над Великим колодцем Никса, но птица раскрыла перед ней свою душу, и Нилит чувствовала, что должна ответить тем же. Она слишком хорошо знала, что слова могут разделить груз, а она уже и так угасала под своим бременем.

Но такой возможности ей не предоставилось: Безел объявил о своем возвращении пронзительным криком.

– Сюда идет человек!

Нилит уткнулась в гриву Аноиша, ощутив прикосновение усталости.

– Выглядит опасным?

– Сложно сказать. Похож на путешественника. Приближается с северо-запада. Едет на повозке. Две лошади. Если не свернем, то встретим его еще до заката.

– Он один?

– Если не прячет кого-то под надетой на себя горой шелков и драгоценностей. Или на повозке. На ней ящик, накрытый тканью.

– Шелка и драгоценности… – Нилит умолкла, задумавшись. Она вспомнила про напыщенных болтунов, которые стояли над баржой Гираба, требовали плату за проход и выкрикивали угрозы. – Приглядывай за ним. А где мой проклятый муж?

– Опережает нас миль на десять. Он уже замедлился.

– Ну так вперед! – крикнула Нилит, и в ее голове снова вспыхнула боль. – Будем разбираться с этими идиотами по очереди.

Она ударила пятками в бока коня, и Аноиш ускорился, поднимая за собой столб оранжевой пыли.

– Проклятый жук!

Насекомое решило, что ему нужно отдохнуть. Да, раньше оно шло рысью, словно верный конь, но точно не подчинялось законам дня и ночи.

Вчера жук сделал двухчасовой перерыв просто потому, что ему не понравился какой-то камень. А теперь он залег и принялся трещать, глядя на далекую песчаную бурю, которая растеклась по западному горизонту, словно шлепок оранжевого навоза. Фаразар смотрел на бурю с тем же отвращением, и зарождающийся страх заставлял его губы подергиваться.

Его прошлую встречу с песчаной бурей никак нельзя было назвать приятной. Он провел руками над своим обнаженным телом и вспомнил, как шипел пролетавший сквозь него песок, как его жалила медная пыль. Именно такие происшествия напоминали Фаразару о том, что он уже умер, о том, что он просто еще одна полужизнь, из которой состоят светящиеся массы Арка.

Зарычав, он пнул ногой землю, забрасывая жука песком.

– Ну же! Пошли!

Он снова попытался увести жука, для чего отошел к ближайшей груде камней, расположенной между дюнами, и хлопнул в ладоши. Звук, который они издали, был негромким, и это очень разочаровало Фаразара.

– Тупой ублюдок! У меня нет времени!

Черные, бездушные глаза жука посмотрели на него, а затем снова на бурю; насекомое угрожающе защелкало мандибулами. Его раздвоенные лапы копнули песок – один раз, второй, третий – однако жук не сдвинулся с места.

– Ладно!

Фаразар подошел к своему телу и положил руку на веревку. Поначалу ему было сложно сжать ее, но потом он научился управлять своими пальцами силой мысли, и вскоре он уже тащил труп по песку – постепенно, фут за футом. Жук бесстрастно наблюдал за ним, слегка поводя рогами.

Фаразар преодолел половину пути до вершины дюны, как вдруг его внимание рассеялось, и он рухнул на колени. Он пнул свое тело от злости. Послышался звук рвущейся плоти, и одна из рук – его рук – выскочила из покрытого пятнами, наполовину стершегося сустава. Рука была высохшей, серой и покрытой морщинами, словно черносливина, которую забыли под кроватью. Там, где до мяса не добралась сухая жара, оно начало разлагаться, почернело и стало студенистым, словно нефть. Кое-где шевелились бесстрашные черви. Там, где раньше по венам текла кровь, выросла черная плесень, а ногти превратились в желтые обломки, торчащие из усохших пальцев.

Рука Фаразара зависла над тканью. Голубой язык пробежал по холодным губам; Фаразар задумчиво посмотрел на то, что осталось от тела. Затем он медленно и осторожно поднял ткань. Солнечные лучи осветили костлявую серо-бурую грудь, ввалившуюся и покрытую слизью, а также шею, в которую нож Нилит вошел до позвоночника.