Жуткое утешение

Крики на жука не действовали, а когда Фаразар швырял в него песком, жук немного отступал, но затем сразу же возвращался. Когда же Фаразар наконец остановился у подножия следующей дюны, жук был совсем рядом с ним, и Фаразар понял, что лишь зря потратил силы.

– Долбаное насекомое, – выругался он, призывая бескрайнюю синеву над головой в свидетели. Затем, вздохнув, он решил все-таки воспользоваться своей идеей.

Фаразар взвалил труп на спину жука и намотал веревку на похожий на рог выступ, а затем неловко завязал узел, вид которого вызвал бы истерику у любого моряка. Все это время жук стоял смирно и что-то радостно бормотал, двигая ужасными челюстями. Фаразар не мог понять, тупой ли он, или же его хорошо выучили.

Держа конец веревки в руках, Фаразар ударил ею по блестящему панцирю, словно хлыстом, и обрадовался, увидев, как жук двинулся вперед. Затем Фаразар потянул за веревку, и, гляди-ка, животное послушно последовало за ним.

Это было так смешно, что Фаразар был готов расхохотаться. Да, это очень похоже на анекдот: идут по Дюнным равнинам император, труп и жук. Однако Фаразар не улыбался. Из его горла не вылетел ни один звук, похожий на смех. Ведь посмеялись над ним. Соль шутки – это он. Он, император Фаразар Талин-Ренала Восемнадцатый, тащит свой собственный труп через пустыню.

Тишину заполнило его рычание.

Глава 15. Проклятая судьба

Пиво – убийца всех добрых намерений.

Философ Темет

Я чувствовал себя разбитым; никогда еще у меня не было так мало сил, как сегодня. Я был более пустым, чем любое облако пара, и меня мало утешал тот факт, что я взялся за ум и перестал потакать своим прихотям.

Четыре раза я покидал свое место, но при этом ковылял так, что наверняка привлек бы к себе ненужное внимание, поэтому я снова и снова возвращался «отдыхать» в свою нишу.

В первый и второй раз я пытался пройти по переулку, но эти жалкие попытки закончились на полдороге.

В третий раз какая-то слепая старуха вышла из своего дома и предложила мне чай, не понимая, что я призрак. Чай был больше похож на китовый жир; я отказался от него, и тогда она продолжила грохотать и стучать чем-то в своей крошечной лачуге.

С пятой попытки, слушая редкие одобряющие слова Острого, я наконец сумел выйти на улицу. Я говорю «одобряющие слова», но это скорее были насмешки. Он все еще дулся на меня, а я – на него. Других достижений за этот день у меня не было.

Кстати о днях: один уже прошел, и второй постепенно превращался в вечер. Скоро я снова застряну в ночи.

По извилистой лестнице я забрался на плоскую крышу, откуда были видны бескрайние склады. Мой взгляд блуждал по зазубренному горизонту, наполненному большими и малыми башнями, изогнутыми и скрученными. Одни из них были острыми, словно игла, другие походили на колонны, поддерживающие небо, третьи были толстыми и раздувшимися, с большим количеством сомнительного вида пристроек.

Я искал такую же изящную башню, как у Хорикс. Ее облик я запомнил в тот день, когда ходил за покупками по заданию Векса. Это было похоже на поиски иголки в стоге сена, и найти ее я смог только через час. Обнаружив башню, я, словно кривоногий беспризорник, побрел по крыше к ближайшей веревке, на которой сушилось белье. Умыкнув штаны и куртку, на которой я нарисовал углем черное перо, я вернулся на тротуар и выбрал новый маршрут – на запад.

– Возвращаемся к вдове, – буркнул я.

– Вижу, ты взялся за ум, – ответил Острый спустя дюжину оживленных улиц.

Его голос по-прежнему звучал в моей голове, даже притом что теперь у меня не было черепа. Я посмотрел на черное навершие рукояти и увидел на его лице недовольную гримасу. Я закрыл ее ладонью, словно пытаясь спрятаться от его неодобрения, но мои пары закружились, словно пытаясь добраться до рукояти, и я быстро убрал руку.

– А я вижу, что ты наконец-то обрел дар речи, – сказал я.

– Твоя глупость заставила меня усомниться в состоянии твоего разума. Мне уже не раз приходилось висеть на поясе безумца, и повторять этот опыт я не хочу.

Острый, очевидно, долго обдумывал эти слова, и поэтому я признал его правоту – неохотно, разумеется.

– Я не сошел с ума. Просто я в отчаянии. Безумие и отчаяние разделяет весьма тонкая грань.

– Хм… А что стало с твоей мечтой прожить несколько славных недель напоследок? О том, чтобы покататься в еще одном теле, пока вдова не расплавила твою половину монеты?