Жвачка и спагетти

— Ваша правда, синьора. Нет в мире справедливости, и не всегда хорошо бывает тем, кто больше этого заслуживает… А вы случайно не знаете, где синьора Росси?

— Всякий раз, как ее муж уезжает, она отправляется к своей подруге — та вдова, синьора Фотис, Лидия Фотис. Она живет в Сан-Дзено, виа Скарселлини, дом 158.

* * *

Наши сыщики в некотором замешательстве смотрели на женщину, открывшую им дверь, и она заговорила первой:

— Что вам угодно?

— Нельзя ли повидать синьору Фотис?

— Войдите, я сейчас доложу.

Она провела их в маленькую гостиную, заставленную мебелью начала века. Сайрус А. Вильям сразу же заметил висящую на стене гравюру, которая взволновала его, несмотря на ужасное качество печати, потому что такая же была у него в детской. Там была изображена вызывающе элегантная женщина, опоясанная бросающимся в глаза золотым поясом, от которой прохожие презрительно отворачивались, тогда как в другом углу гравюры бедно одетая молодая вдова, держащая за руку ребенка, принимала изъявления всеобщего уважения. Заинтригованный Тарчинини вывел своего спутника из задумчивости:

— Что вас заворожило, синьор?

Американец указал на гравюру:

— У меня такая когда-то была…

Они одновременно обернулись, услышав приятный голос:

— Чем могу служить, синьоры?

— Синьора Фотис?

Она кивнула. Высокая, тонкая, подчеркнуто строго одетая, Лидия Фотис была само изящество, а ее ласковые, как это бывает у близоруких, глаза выражали неисчерпаемую доброту. Тарчинини низко поклонился, и в первый раз Лекока это не покоробило.

— Мы бы хотели поговорить с вашей подругой, синьорой Росси.

Она как будто на мгновение смутилась, что не ускользнуло от следователей.

— Моей подруги здесь нет.

— Да? Нам сказали, что всякий раз, как ее муж уезжает, она перебирается к вам, чтобы не оставаться одной.

Синьоре Фотис было явно не по себе.

— Кто вы, синьоры?

— Мы из полиции, синьора.

— Из полиции? Мика что-нибудь натворила?

— Вы говорите о синьоре Росси? Нет, успокойтесь… Мы только должны поставить ее в известность, и как можно скорее, о… ну, короче, о несчастном случае с ее мужем.

— Боже! Он ранен?.. Опасно?

— Очень опасно, синьора, и поэтому…

— Мика, в сущности, хорошая девочка, но она всегда была так избалована…

Тарчинини мягко прервал ее:

— Что, если вы нам скажете, где она сейчас?

— Я… я не знаю.

— Послушайте, синьора! Она в самом деле пришла сюда вчера вечером?

— Да, но…

— Но?

Она, видимо, с величайшим трудом пересилила себя и ответила, краснея:

— Она здесь не ночевала.

— Вы бы лучше сказали нам, где она провела ночь?

— Не знаю…

В этом разоблачении американец увидел подтверждение своей версии. У Мики Росси был любовник, и ее муж, не в силах вынести этого, застрелился. О чем еще хлопочет Тарчинини? Без сомнения, зациклившись на своей версии убийства, он никак не может выбросить из головы эту нелепицу!

— Понимать ли ваши слова так, синьора, что ваша подруга не была верна своему мужу?

— Это был брак по расчету… Эуженио не был красавцем, но хорошо зарабатывал…

— Она придет к вам или домой?

— Думаю, что ко мне.

— Будьте так добры, передайте ей, как только ее увидите, чтоб она немедленно явилась в уголовную полицию, где ее ждут.

— Уголовная полиция?

— Муж вашей подруги умер, синьора. По-видимому, это самоубийство. Нам необходимо разрешение на вскрытие.

— Это невозможно!

— Что невозможно?

— Росси не мог покончить с собой!

— Вы его хорошо знали?

— Я не знала его…

— Вы его никогда не видели?

— Никогда… Я понимаю, это выглядит странно, но Мика не настаивала на нашем с ним знакомстве, а мне было бы тягостно завязывать дружеские отношения с человеком, которого… которого я помогаю обманывать… в некотором роде. Но Мика мне часто говорила, что ее муж глубоко религиозен, и поэтому я не верю в самоубийство. Он не мог решиться на такой грех!

— Можно ли знать наперед, синьора, кто на что способен?

Глава 3

Ромео Тарчинини тщательно вытер усы и подбородок, отхлебнул изрядный глоток кьянти и, снова наведя красоту, спросил:

— Ну, синьор Лекок, что вы думаете об этих scaloppine alla fiorentina?[12]

И Сайрус А. Вильям обнаружил, что не только съел две порции эскалопов по-флорентийски, но и помог своему спутнику осушить бутылку кьянти, стоявшую перед ними. Американец чувствовал — с тех пор, как они вышли от очаровательной вдовы Фотис — что в самой глубине его существа происходит какая-то таинственная алхимия, природу которой он не без тревоги пытался понять. Сам не узнавая своего голоса, он услышал, что отвечает:

— Превосходно… но я бы еще чего-нибудь выпил, страшная жажда!

Это пожелание, казалось, преисполнило комиссара радостью, и он немедленно казал официанту бутылку Malvasia di Lipari[13] с макаронами на закуску. От этого крепкого вина кровь бросилась в голову Лекоку, а воспоминание о трезвом Бостоне расплылось в золотом тумане мальвазии.

Пытаясь побороть дрему, смежавши ему глаза, Сайрус А. Вильям счел своим долгом вернуться к интересующей его проблеме:

— Синьор комиссар, вы правда уверены, что Эуженио Росси убили?

— Да.

— И вы отвергаете версию о самоубийстве?

— Да.

— Почему?

— У самоубийц не такие лица.