Жвачка и спагетти

Она легко пустилась бежать, но Лекок окликнул ее:

— Синьорина!

Она обернулась.

— Скажите хотя бы ваше имя!

— Джульетта!

Ну конечно…

* * *

Сайрус А. Вильям, окончательно побежденный, больше не боролся с обаянием Вероны, которое с самого его приезда в город подтачивало его упорство, как ни был он уверен в себе. Он не мог не признать, что счастлив сейчас, как никогда в жизни. Он не задавался вопросом ни о своем отношении к Джульетте, ни о том, как увязать свое восхищение этой девушкой с официальной преданностью Валерии Пирсон, только жалел, что не с кем поделиться переполнявшей его радостью. Но редкие прохожие, которые ему попадались, так спешили домой, что легко было угадать, как мало улыбается им роль наперсников, даже предложенная с величайшей учтивостью.

Однако ангел, хранивший его (ангел, несомненно, веронский) привел его в маленькую улочку недалеко от пьяцца Эрбе, где синьор Атилло Чирандо, проводив последнего клиента, закрывал окна ставнями. Сайрус А. Вильям, поклонившись, обратился к нему:

— Синьор, неужели вы откажете в стакане граппы человеку, нуждающемся в друге, с которым он мог бы чокнуться?

У Атилло было доброе сердце, и он признал, что, несмотря на время и закон, нельзя отклонить подобную мольбу, не подвергнув серьезной опасности спасение своей души. Он впустил симпатичного клиента в пустое кафе, прошел за стойку и, налив два стакана граппы, чокнулся с неожиданным гостем.

— Синьор, за ваше здоровье!

— За ваше, синьор, и за здоровье прекраснейшей девушки Вероны!

Они выпили, но когда Сайрус А. Вильям хотел заплатить, тот отказался от денег.

— Нет, синьор, это будет нарушением закона, ведь в такой час заведение уже закрыто. В вашем лице я принимаю не клиента, а друга!

В Бостоне ни один хозяин бара не проявил бы подобной чуткости. Растроганный Лекок вынул из бумажника банкноту в тысячу лир со словами:

— Разрешите, синьор, вручить вам эти деньги для ваших нуждающихся друзей.

Хозяин взял бумажку и торжественно объявил:

— Синьор, вы истинный джентльмен! Прошу вас считать эту бутылку граппы своей!

Полчаса спустя, почти осушив бутылку, новые друзья потеряли представление не только о времени, но и о всей вселенной, которую они окончательно презрели. Не сойдясь, однако, во мнениях, кого считать прекраснейшей девушкой Вероны — что еще затруднялось полным отсутствием общих знакомых — они так расшумелись, что полицейский Тино Валеччиа, совершая обход, заинтересовался несвоевременным криком и светом, пробивающимся из кафе, вошел и сказал Чирандо:

— Что это тебе, Атилло, Рождество, чтоб всю ночь торговать?

Вторжение представителя власти в разгар страстного спора с американцем показалось верхом наглости:

— Если б сейчас было Рождество, Валеччиа, Господь не допустил бы, чтоб уроды вроде тебя мозолили глаза честным людям!

Полицейский, вошедший без всяких враждебных намерений, был оскорблен таким приемом. Озлившись, он двинулся к стойке:

— Повтори, Атилло, что ты сказал?

— Что ты урод? Пожалуйста!

Он призвал Лекока в свидетели:

— Урод он или кет?

Сайрус А. Вильям важно оглядел представителя власти и подтвердил:

— Не подлежит ни малейшему сомнению, что он урод.

Рассерженный неожиданной атакой, Валеччиа принялся за Лекока:

— Ваши документы!

— Я гражданин Соединенных Штатов!

— Это не помешает мне упрятать вас в кутузку!

Атилло поспешил на защиту своего гостя:

— Смотри, Валеччиа! Ох, смотри! Что это ты затеваешь? Думаешь, раз ты в форме, тебе все можно? Ты собираешься нарушить Атлантический Пакт!

Полицейский оторопел, стараясь понять, какое отношение имеет Атлантический Пакт к тому, что Атилло Чирандо нарушает правила содержания питейных заведений. Видя его растерянность, Атилло таинственно добавил:

— А кое-кто может решить, что ты работаешь на Советы!

Валеччиа подскочил.

— Ты оскорбил меня при свидетеле, Атилло! Ты обвинил меня в измене родине! Это тебе даром не пройдет!

Он перегнулся через стойку, пытаясь достать противника, но тот отскочил, схватил бутылку и предупредил:

— Я человек мирный, Валеччиа, но предупреждаю тебя: если ты не перестанешь валять дурака, быть беде!

— Это я валяю дурака?

Сайрус А. Вильям счел своим долгом поддержать приятеля в затруднительном положении:

— Именно дурака!

И в свою очередь вооружился бутылкой с остатками граппы. Полицейский отскочил и, достав пистолет, закричал:

— Шевельните хоть пальцем, банда убийц, и прольется кровь!

Ситуация была более чем напряженная, но тут дверь, ведущая в жилую часть дома Чирандо, распахнулась, и на пороге показалась нелепая фигура старика в длинной ночной рубашке. При виде противников, готовых схватиться врукопашную, он замер на месте и, вскинув руку в фашистском салюте, хрипло выкрикнул:

— Viva il Duce![23]

Страсти утихли. Валеччиа спрятал пистолет, a Лекок и Чирандо отставили бутылки. Последний, несколько смущенный, постучал себя по лбу и шепнул остальным:

— Это дедушка… У него не все дома. Он все думает, что сейчас старые времена…

Он взял старика под руку и стал уговаривать:

— Дедушка, ты простудишься… Побереги себя!

Старик вырвался.