Зигфрид

— Тому, должно быть, лет пятнадцать, шел я однажды глухим лесом в город со своим товаром. Жена, как водится, оставалась дома, а в тот раз была на то и особая, радостная причина. Господь послал нам, в наши уже преклонные годы, прелестного младенца, то была девочка, и мы толковали меж собой, не покинуть ли нам ради ее блага нашу уютную косу и не поселиться ли где-нибудь в более людном месте, чтобы дать достойное воспитание этому сокровищу, ниспосланному нам небесами. По чести говоря, господин рыцарь, — слышал Зигфрид во сне его скрипучий медленный голос, — у нас с этим обстоит не совсем так, как вам, быть может, кажется. Но Бог ты мой! Каждый делает то, что в его силах. Ну так вот, шел я, и всю дорогу дело это не выходило у меня из головы. Наша коса так уж мне полюбилась и такая тоска брала меня всякий раз, как попаду в городскую сутолоку и шум, что я говорил себе: «Вот и ты вскоре поселишься на таком же бойком месте или другом каком, еще и того хуже!» При этом я не роптал на Господа моего, а напротив, в мыслях горячо благодарил его за наше дитятко, и еще от чистого сердца и по всей правде скажу, что ни на том, ни на обратном пути через лес со мной не приключилось ничего худого или необычного, да и вообще-то ничего ужасного я там никогда не видывал. Господь всегда был со мной среди тех диковинных теней.

Над спящим Зигфридом, одна ярче другой, вспыхивали звезды. Откуда-то из небытия смотрела на него золотая змея с огромными глазами и нашептывала странные сны:

Старый рыбак сдернул шапочку с лысой головы и на некоторое время умолк, творя про себя молитву. Затем вновь прикрыл голову и продолжал:

— Здесь уже, по эту сторону леса, о да, по эту сторону, ждала меня беда. Жена выбежала мне навстречу, слезы ручьями лились у нее из глаз, она была в трауре.

— Господи Боже! — простонал я. — Где же наш ребенок? Говори!

— У того, к кому ты только что воззвал, — ответила она, и молча мы вошли в хижину. — Я тщетно искал глазами маленькое тельце; и тут только узнал, как все это приключилось. Жена сидела с девочкой на берегу озера, весело и беззаботно играла с ней, как вдруг малютка, сидя у нее на руках, перегнулась вперед, словно увидела в воде что-то удивительное, прекрасное, жена еще слышит ее смех, как она, наш ангелочек, перебирает ручонками — и в мгновение ока быстрым движением выскальзывает из ее рук прямо в озеро. Я потом долго искал маленькую утопленицу, но так и не нашел — она как сгинула. Только несколько лебяжьих перьев осталось после этого случая на берегу…

И вот сидим мы, осиротелые родители, в тот вечер в хижине: говорить нам невмоготу, даже если бы слезы и не душили нас.

Сидим и смотрим на огонь в очаге. Вдруг слышим — что-то зашуршало за дверью; она отворилась: на пороге стояла прелестная девчушка лет трех-четырех, в нарядной одежде из лебяжьего пуха и улыбалась нам. Мы онемели от изумления. Я даже не сразу понял — то ли это и вправду крошечное человеческое существо, то ли мне просто привиделось. Но тут я заметил, что у нее с золотых волосиков и с богатого платья струится вода, и смекнул, что ребенок упал в воду и ему нужно помочь.

— Жена, — говорю, — нам никто не мог спасти наше бесценное дитятко. Так принесем же хоть другим то счастье, которым судьба обделила нас.

Мы раздели малютку, уложили в постель, напоили горячим, она же не произнесла ни слова, а только все улыбалась, не сводя с нас голубых, как озерная гладь, очей.

На другое утро стало ясно, что ничего худого ей не сделалось, и я стал спрашивать, кто ее родители и откуда она. В ответ мы услышали какую-то странную и сбивчивую историю. Должно быть, она была родом откуда-то издалека, ибо я не только за все эти пятнадцать лет не смог ничего разузнать об ее родителях, но и сама-то она говорила, да и теперь порой говорит такие диковинные вещи, что впору думать, не свалилась ли она, чего доброго, с луны. Все толкует о каких-то золотых дворцах с хрустальной крышей и еще Бог весть о чем. Самый вразумительный из ее рассказов — это как она с матерью, по ее словам, какой-то птицей, отправилась на прогулку по озеру, упала в воду, а пришла в себя уже только здесь, под деревьями и тут-то на веселом бережку, сразу почувствовала себя как дома.

Ко всему этому у нас прибавилась еще одна серьезная забота. То, что мы оставим ее у себя и воспитаем найденыша вместо нашей утонувшей дочурки, — это-то мы решили сразу. Но кто знает, крещена ли девочка? Сама она ничего не могла сказать об этом. То, что она сотворена во славу и на радость Господу, она знает, — так отвечала она нам много раз, — и все, что делается во славу и на радость Господу, пусть сотворят и с нею.