Выскакиваю из кровати, потом понимаю: погоди-ка! На лето церковь отменяется. Выглядываю из-за занавесок, вижу подъездную дорожку Старлы, пустую.
Она уехала.
Натягиваю одежду, выбранную вчера вечером, и, пока не проснулся папа, оставляю ему записку, приклеенную к холодильнику:
«НА ВЕСЬ ДЕНЬ В БИБЛИОТЕКЕ. ДОМА БУДУ ПОЗЖЕ».
Потом сажусь на Стингреймобиль и снова еду на озеро.
Да к черту все! Я смогу справиться с этим, потому что мы
Обещание Старле – сдержано.
Облачная перина прячет солнце, но послеполуденный воздух уже густ и влажен. Верный признак липнущего к коже сент-луисского лета. Оно уже настало. Перед грузовичком мороженщика мистера Фарли, припаркованного у самой воды, вьется очередь из детей, а родители ждут их в машинах с кондиционированным воздухом. Денек из тех, когда наружу и носа не высунешь.
Однако я здесь.
Догадываюсь, не надо было надевать черную футболку, ту, что с треугольником и бьющей из него радужной призмой – с обложки альбома «The Dark Side of the Moon». Но пришлось. К тому же в спешке я забыл побрызгаться дезодорантом. Вплоть до недавнего времени это не было проблемой. Теперь же я пахну горящей свалкой. Проклятье!
Как бы невзначай поворачиваю к его дому. Она подвешена высоко в воздухе, эта лачуга на деревянных ходулях. На лестнице почти не осталось краски: мелкие чешуйки то и дело отлетают, планируя по ветру на песок.
Уэб думает, что я не знаю, где он живет, так что, надеюсь, увидит меня и снова выбежит из дома…
Ничего не происходит.
И я сижу, глядя на грузовичок с мороженым.
И жду.
Часы проносятся мимо: очередь из детей быстро движется, облака скользят точно парашютики одуванчика, и ярко-оранжевое солнце тускнеет за трейлерами.
По-прежнему ничего… Стоп. Может, он уехал. Может, когда он сказал, что ему пора, он имел в виду, что пора не уйти, а именно уехать. Типа обратно в резервацию. Я даже не подумал о…
Мистер Фарли звонит в колокол грузовичка, знаменуя окончание неофициального первого летнего дня.
У меня есть два варианта:
А что, разве вообще есть какой-то выбор?
Подхожу к его дому.
Ладно, подумаешь, большое дело! Я просто пришел, чтобы вручить ему нежданное угощение, «Пушап-Поп», подарок, понимаете ли, за спасение моей жизни, и все потому, что мы друзья. А потом скажу что-нибудь вроде: «Слушай, может, как-нибудь потусуемся этим летом» – а он скажет: «Круто, чувак» – и тогда я запрыгну на Стингреймобиль и поеду домой…
Добираюсь до нижней ступени и смотрю вверх. Внезапно у меня кружится голова. Внезапно кажется, что лестница подо мной раскачивается, кренится, вырастает до четырнадцати тысяч ступеней вместо тех четырнадцати, которые я сосчитал тысячу раз. Внезапно хочется бежать.
Я не поддаюсь.
Первый
Восьмой, девятый, десятый
Одна моя часть – разумная – орет благим матом, ноги превращаются в холодец под другой частью – физической, а тем временем маленькие сливочно-оранжевые капельки все капают и капают на мое бедро, точно в знаменитой китайской пытке водой. ИИСУСЕ!
Тринадцатый, четырнадцатый…
Кажется, я сейчас умру. Я где-то читал, что сразу после смерти у человека опорожняются кишечник и мочевой пузырь. Клянусь святым Зигги, если я посмотрю вниз и увижу такие дела, то брошу это клятое мороженое и сбегу.
Смотрю вниз. А, нет, ничего. Только оранжевая лужица, натекшая от мороженого, которое – по сути – уже перестало быть мороженым и делает весь этот благодарственный дар примерно таким же ценным, как лужица дерьма и мочи.
Вот тупизм! Тупизм-тупизм-тупизм. Все, ухожу. В любом случае уже темнеет, а мне нужно вернуться домой до того, как…
Дверь распахивается.
Волна жара окатывает меня, словно я только что распахнул двери солнца. Не могу даже сглотнуть.