Читаем Зигмунд Фрейд полностью

– Нет, – недобро усмехнулся парень. – Мне больше нечего делать дома. Мой дом там, где война.

Джейсон почувствовал, как у него замерло сердце, а по спине пробежал озноб. Он понял, что перед ним сидит «мертвец». Говорящий и двигающийся, но абсолютно безжизненный.

– Это правда…, что там очень страшно? – загипнотизированно уставившись на него, спросил сосед Зита.

– Страшно? – ухмыльнулся парень. – Первый месяц страшно, когда видишь, как на твоих глазах гибнут товарищи…, когда после боя лежишь ночи напролет с одной только мыслью: «лишь бы не уснуть», чтобы не видеть снов…, где твои мертвые друзья, изувеченные и окровавленные, молят тебя о помощи… Страшно, когда видишь молодых, только что пришедших на войну, мальчишек, которые рыдают, как девчонки, потому что их заставили столкнуться лицом к лицу со смертью, а ведь еще недавно все они считали себя бессмертными… Страшно видеть, как рушатся их романтические представления о войне, как им насильно приходится усваивать уроки: о дружбе и страхе, храбрости и трусости, боли и страдании, жестокости и милосердии…, как каждое утро они вступают в новый день, радуясь, что еще живы, и не знают, проклятье это или благословение… Но однажды весь этот страх уходит… Он исчезает так же, как исчезает утром мучившая ночью боль, после которой остаются лишь усталость и равнодушие… Ты перестаешь вздрагивать от разрывов, ложащихся рядом снарядов… Тебя перестают шокировать лица убитых…, ты проходишь мимо них, словно они всегда были холодными камнями… Ты забываешь о мирном времени, когда все в жизни тебя волновало… Тебе кажется, что всю свою жизнь ты только и делал, что воевал… В твоей душе настолько плотно утрамбовываются боль, потеря, отчаяние и злоба, что в ней не остается места для страха… Страх настигнет тебя, если ты возвратишься домой… Когда ты останешься один в пустой тишине своей комнаты, то он выползет из душевных трещин и отравит твое сознание, но пока ты на войне, он будет сидеть глубоко внутри тебя, словно притаившийся хищник… Единственное, что может еще тебя напугать, так это вражеский плен, потому что лучше погибнуть в бою, чем оказаться в лапах врага, жаждущего долгой и мучительной расправы над тобой…

– А если угодишь в плен…, то что они сделают? – испуганный таким откровением, промямлил сосед Зига.

– Вам крупно повезет, если за вас в плену возьмется кто-то неопытный. Есть такие горячие головы, которые так усердствуют с пытками, что после первых же допросов у них никто не выживает… Но вьетнамцы уже просекли, что это неэффективно, а главное, что это слишком милосердно по отношению к нам – дать своим заклятым врагам возможность быстро умереть… Вы будете сидеть в бамбуковых клетках, на дне гнилых ям, кишащих личинками, что заползают под кожу. То, что вьетнамцы с вами сделают, не приснится даже в самом кошмарном сне. Они умеют наслаждаться нашими воплями и бессилием. Закованные в кандалы, в перерывах между пытками, окровавленные после побоев, с вывернутыми до потери чувствительности конечностями, с перетянутыми проводами яйцами, лишенные сутками сна, вы будете молить о смерти, но день за днем с садистским удовольствием они будут отодвигать это сладостное для вас освобождение…

От его слов тошнило, но он рассказывал об этом без содрогания.

– А откуда ты это знаешь? Ты же сам не был в плену, – дерзко спросил Джейсон, уговаривая себя не верить во все эти страшилки.

– Я видел одного солдата, кому удалось сбежать из плена, – поднял на него потухший взгляд парень. – Ему повезло, а это большая редкость на войне. Двум другим до него повезло гораздо меньше. Их поймали и вернули обратно… Один из них не выдержал и умер в первую же ночь после наказания за побег… Крики другого были слышны еще неделю, а потом и они затихли… навсегда… Так что мой вам совет: лучше не попадайтесь в плен. Лучше умереть на поле боя, чем оказаться в их выгребной яме… И вообще, когда прибудете на базу, то пристройтесь к обстрелянным воякам. Они вас научат многому, весьма полезному для выживания. Как себя вести во время операций, куда не лезть в городе во время увольнительных, где лучше снять проституток или достать наркоту… С последним будьте осторожнее – голову сносит мгновенно. Но шприц с героином или морфием иметь при себе было бы не лишним… будет чем заглушить боль в случае ранения… – щедро поделился он опытом.

– А ты сам убивал?.. – робко, будто боясь ответа, спросил кто-то поблизости.

Парень взглянул на него, как на наивного придурка.

– И как это… убивать? – сглотнул тот.

Перейти на страницу:

Все книги серии Эксклюзивные мемуары

Фаина Раневская. Женщины, конечно, умнее
Фаина Раневская. Женщины, конечно, умнее

Фаина Георгиевна Раневская — советская актриса театра и кино, сыгравшая за свою шестидесятилетнюю карьеру несколько десятков ролей на сцене и около тридцати в кино. Известна своими фразами, большинство из которых стали «крылатыми». Фаине Раневской не раз предлагали написать воспоминания и даже выплачивали аванс. Она начинала, бросала и возвращала деньги, а уж когда ей предложили написать об Ахматовой, ответила, что «есть еще и посмертная казнь, это воспоминания о ней ее "лучших" друзей». Впрочем, один раз Раневская все же довела свою книгу мемуаров до конца. Работала над ней три года, а потом… уничтожила, сказав, что написать о себе всю правду ей никто не позволит, а лгать она не хочет. Про Фаину Раневскую можно читать бесконечно — вам будет то очень грустно, то невероятно смешно, но никогда не скучно! Книга также издавалась под названием «Фаина Раневская. Любовь одинокой насмешницы»

Андрей Левонович Шляхов

Биографии и Мемуары / Кино / Прочее
Живу до тошноты
Живу до тошноты

«Живу до тошноты» – дневниковая проза Марины Цветаевой – поэта, чей взор на протяжении всей жизни был устремлен «вглубь», а не «вовне»: «У меня вообще атрофия настоящего, не только не живу, никогда в нём и не бываю». Вместив в себя множество человеческих голосов и судеб, Марина Цветаева явилась уникальным глашатаем «живой» человеческой души. Перед Вами дневниковые записи и заметки человека, который не терпел пошлости и сделок с совестью и отдавался жизни и порождаемым ею чувствам без остатка: «В моих чувствах, как в детских, нет степеней».Марина Ивановна Цветаева – великая русская поэтесса, чья чуткость и проницательность нашли свое выражение в невероятной интонационно-ритмической экспрессивности. Проза поэта написана с неподдельной искренностью, объяснение которой Иосиф Бродский находил в духовной мощи, обретенной путем претерпеваний: «Цветаева, действительно, самый искренний русский поэт, но искренность эта, прежде всего, есть искренность звука – как когда кричат от боли».

Марина Ивановна Цветаева

Биографии и Мемуары
Воспоминание русского хирурга. Одна революция и две войны
Воспоминание русского хирурга. Одна революция и две войны

Федор Григорьевич Углов – знаменитый хирург, прожил больше века, в возрасте ста лет он все еще оперировал. Его удивительная судьба может с успехом стать сценарием к приключенческому фильму. Рожденный в небольшом сибирском городке на рубеже веков одаренный мальчишка сумел выбиться в люди, стать врачом и пройти вместе со своей страной все испытания, которые выпали ей в XX веке. Революция, ужасы гражданской войны удалось пережить молодому врачу. А впереди его ждали еще более суровые испытания…Книга Федора Григорьевича – это и медицинский детектив и точное описание жизни, и быта людей советской эпохи, и бесценное свидетельство мужества самоотверженности и доброты врача. Доктор Углов пишет о своих пациентах и реальных случаях из своей практики. В каждой строчке чувствуется то, как важна для него каждая человеческая жизнь, как упорно, иногда почти без надежды на успех бьется он со смертью.

Фёдор Григорьевич Углов

Биографии и Мемуары
Слезинка ребенка
Слезинка ребенка

«…От высшей гармонии совершенно отказываюсь. Не стоит она слезинки хотя бы одного только того замученного ребенка, который бил себя кулачонком в грудь и молился в зловонной конуре неискупленными слезами своими к боженьке». Данная цитата, принадлежащая герою романа «Братья Карамазовы», возможно, краеугольная мысль творчества Ф. М. Достоевского – писателя, стремившегося в своем творчестве решить вечные вопросы бытия: «Меня зовут психологом: неправда, я лишь реалист в высшем смысле, т. е. изображаю все глубины души человеческой». В книгу «Слезинка ребенка» вошли автобиографическая проза, исторические размышления и литературная критика, написанная в 1873, 1876 гг. Публикуемые дневниковые записи до сих пор заставляют все новых и новых читателей усиленно думать, вникать в суть вещей, постигая, тем самым, духовность всего сущего.Федор Михайлович Достоевский – великий художник-мыслитель, веривший в торжество «живой» человеческой души над внешним насилием и внутренним падением. Созданные им романы «Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы», «Братья Карамазовы» по сей день будоражат сознание читателей, поражая своей глубиной и проникновенностью.

Федор Михайлович Достоевский

Биографии и Мемуары

Похожие книги

100 знаменитых анархистов и революционеров
100 знаменитых анархистов и революционеров

«Благими намерениями вымощена дорога в ад» – эта фраза всплывает, когда задумываешься о судьбах пламенных революционеров. Их жизненный путь поучителен, ведь революции очень часто «пожирают своих детей», а постреволюционная действительность далеко не всегда соответствует предреволюционным мечтаниям. В этой книге представлены биографии 100 знаменитых революционеров и анархистов начиная с XVII столетия и заканчивая ныне здравствующими. Это гении и злодеи, авантюристы и романтики революции, великие идеологи, сформировавшие духовный облик нашего мира, пацифисты, исключавшие насилие над человеком даже во имя мнимой свободы, диктаторы, террористы… Они все хотели создать новый мир и нового человека. Но… «революцию готовят идеалисты, делают фанатики, а плодами ее пользуются негодяи», – сказал Бисмарк. История не раз подтверждала верность этого афоризма.

Виктор Анатольевич Савченко

Биографии и Мемуары / Документальное