Читаем Зигмунд Фрейд полностью

– Просто… Поначалу ты не понимаешь, как это получилось, но потом привыкаешь и спускаешь курок, не задумываясь, словно выполняешь скучную, механическую работу. В джунглях, конечно, проще. Ты охотишься на них, они охотятся на тебя. Кто первый попал, тот и выжил. Стрелять же в толпу нужно научиться… Как-то мы собрали целую толпу сторонников Северного Вьетнама. Они кричали, визжали, брыкались и не могли понять, что происходит… А потом грянул выстрел, за ним другой, и кто-то закричал: «Так тебе и надо, грязный ублюдок!» Меня это так завело, что я несколько раз выстрелил в толпу… Я увидел, как после этого несколько человек замертво упали… Сначала мне это показалось ужасным, но я выстрелил еще и еще раз, чтобы придать этой бойне смысл…

– И в чем смысл? – перебил его Зит, но тот лишь странно улыбнулся и ничего не ответил.

– Эй, парни! – бодрым голосом окликнул новобранцев капрал. – Идем на посадку. Сейчас будет бесплатный аттракцион! Приземляться будем с большой высоты, иначе с малой можем нарваться на ракету или снайперский выстрел. Так что накиньте-ка ремни, чтобы не улететь в кабину пилотов, а то потом придется собирать ваши кости по салону.

Молодняк послушно накинул лямки и вжался в сиденья, словно готовясь к прыжку с парашютом. Рев моторов стал глуше и прерывистее. Самолет провалился резко вниз и, пикируя, понесся к земле. Самые набожные, наклонив голову и зажмурившись, страстно молились за спасение. Зит обернулся, посмотрел в иллюминатор и увидел, как в небе засверкали сигнальные ракеты. Где-то совсем рядом в воздухе прогремели артиллерийские залпы. Он понял, что аэропорт атакован. Отвернувшись, он, как и все, стал отсчитывать секунды до приземления, сбиваясь со счета и начиная заново. Никто бы не смог сказать, сколько прошло времени. Пять минут, пятнадцать или вечность до того момента, когда шасси тяжело ударились о посадочную полосу и самолет, пронзительно визжа тормозами, заглох на площадке у аэропорта. В хвостовом отсеке со скрежетом откинулся грузовой люк, впуская в салон блеклый свет.

– Выходим, парни, выходим! – подгоняя солдат, прокричал капрал.

Похватав свои походные мешки, все выбежали из самолета и по указанию встречающих их у трапа двух сержантов, пригнувшись, побежали к зданию аэропорта. Над Сайгоном стоял ухающий грохот гаубиц, похожий на летнюю грозу и вздымающий пепельного цвета облака. С неба на посадочную площадку один за другим падали вертолеты, подобные огромным железным москитам, выбрасывающим из брюха десантников, одетых в защитного цвета камуфляж. Со всех сторон, как треск крошащегося стекла, раздавались снайперские выстрелы. Зиту показалось, что он участвует в какой-то чудовищной по своему масштабу театральной постановке, где даже время не поддается определению, было ли сейчас утро, день или вечер. И только влажный воздух, горячий, тяжелый, душащий нехваткой кислорода, был реалистичен, как ничто другое. Зиг принюхался к его мерзкому запаху, отдающему керосином и мертвечиной, и почувствовал нестерпимую тошноту.

– Чуешь это? – подошел к нему капрал.

– Что? – удивленно переспросил Зиг.

– Этот запах! – закрыв глаза от удовольствия, капрал потянул ноздрями воздух. – Это напалм! – вдохнув вонючий воздух полной грудью, он по-отцовски посмотрел на Зига.

– Этот запах ни с чем не спутаешь. Люблю его. Особенно по утрам… Знаешь, как-то раз мы двенадцать часов кряду бомбили одну высоту. Когда все было кончено, мы туда поднялись и не нашли там ни единого узкоглазого трупа, а вот запах…, этот бензиновый аромат…, он был повсюду… Вся высота пропахла им! Это запах преисподней!

Капрал опустил ладонь на плечо Зига и, словно подбадривая, произнес:

– Добро пожаловать в ад, сынок!

Город призраков

– Вы действительно не хотите зайти?.. Он откроется через час, мы могли бы подождать…

Дэвид с сочувствием посмотрел на Зигмунда, представляя, какие чувства он сейчас переживает, стоя перед своим домом на улице Брюгассе, где прожил почти всю свою жизнь. Ничего не ответив, старик перевел взгляд на черный столб с красным щитом, на котором по вертикали было написано его имя «Freud». Затем он подошел к широкому окну, расположенному рядом с лестницей, ведущей в дом. Он заглянул в него, но на его темной, непроницаемой поверхности увидел лишь свое отражение. Постояв молча еще пару минут, он, словно отрекаясь, помотал головой и нерешительно отступил назад.

– Очень странно…

Зигмунд оглянулся на улицу, непривычно пустынную и тихую даже для такого раннего утра.

– Я верил, что, вернувшись сюда, смогу понять причину моей тревоги и обрету успокоение, но я этого не почувствовал…, напротив…, все это мне кажется очень странным и непонятным…

Он обреченно опустился на скамейку, будто бы разочаровавшись в самом себе. Дэвид огорченно встал рядом с ним, не зная, что сказать в поддержку…

– Возможно, я его не так понял! – предположил Зигмунд, встрепенувшись.

– Кого? – рассеянно откликнулся Дэвид.

– Того мальчишку, Филиппа… Я ведь подсказал ему, что мой родной город Вена.

– Он это и подтвердил, – не понимая, к чему клонит Зигмунд, напомнил Дэвид.

Перейти на страницу:

Все книги серии Эксклюзивные мемуары

Фаина Раневская. Женщины, конечно, умнее
Фаина Раневская. Женщины, конечно, умнее

Фаина Георгиевна Раневская — советская актриса театра и кино, сыгравшая за свою шестидесятилетнюю карьеру несколько десятков ролей на сцене и около тридцати в кино. Известна своими фразами, большинство из которых стали «крылатыми». Фаине Раневской не раз предлагали написать воспоминания и даже выплачивали аванс. Она начинала, бросала и возвращала деньги, а уж когда ей предложили написать об Ахматовой, ответила, что «есть еще и посмертная казнь, это воспоминания о ней ее "лучших" друзей». Впрочем, один раз Раневская все же довела свою книгу мемуаров до конца. Работала над ней три года, а потом… уничтожила, сказав, что написать о себе всю правду ей никто не позволит, а лгать она не хочет. Про Фаину Раневскую можно читать бесконечно — вам будет то очень грустно, то невероятно смешно, но никогда не скучно! Книга также издавалась под названием «Фаина Раневская. Любовь одинокой насмешницы»

Андрей Левонович Шляхов

Биографии и Мемуары / Кино / Прочее
Живу до тошноты
Живу до тошноты

«Живу до тошноты» – дневниковая проза Марины Цветаевой – поэта, чей взор на протяжении всей жизни был устремлен «вглубь», а не «вовне»: «У меня вообще атрофия настоящего, не только не живу, никогда в нём и не бываю». Вместив в себя множество человеческих голосов и судеб, Марина Цветаева явилась уникальным глашатаем «живой» человеческой души. Перед Вами дневниковые записи и заметки человека, который не терпел пошлости и сделок с совестью и отдавался жизни и порождаемым ею чувствам без остатка: «В моих чувствах, как в детских, нет степеней».Марина Ивановна Цветаева – великая русская поэтесса, чья чуткость и проницательность нашли свое выражение в невероятной интонационно-ритмической экспрессивности. Проза поэта написана с неподдельной искренностью, объяснение которой Иосиф Бродский находил в духовной мощи, обретенной путем претерпеваний: «Цветаева, действительно, самый искренний русский поэт, но искренность эта, прежде всего, есть искренность звука – как когда кричат от боли».

Марина Ивановна Цветаева

Биографии и Мемуары
Воспоминание русского хирурга. Одна революция и две войны
Воспоминание русского хирурга. Одна революция и две войны

Федор Григорьевич Углов – знаменитый хирург, прожил больше века, в возрасте ста лет он все еще оперировал. Его удивительная судьба может с успехом стать сценарием к приключенческому фильму. Рожденный в небольшом сибирском городке на рубеже веков одаренный мальчишка сумел выбиться в люди, стать врачом и пройти вместе со своей страной все испытания, которые выпали ей в XX веке. Революция, ужасы гражданской войны удалось пережить молодому врачу. А впереди его ждали еще более суровые испытания…Книга Федора Григорьевича – это и медицинский детектив и точное описание жизни, и быта людей советской эпохи, и бесценное свидетельство мужества самоотверженности и доброты врача. Доктор Углов пишет о своих пациентах и реальных случаях из своей практики. В каждой строчке чувствуется то, как важна для него каждая человеческая жизнь, как упорно, иногда почти без надежды на успех бьется он со смертью.

Фёдор Григорьевич Углов

Биографии и Мемуары
Слезинка ребенка
Слезинка ребенка

«…От высшей гармонии совершенно отказываюсь. Не стоит она слезинки хотя бы одного только того замученного ребенка, который бил себя кулачонком в грудь и молился в зловонной конуре неискупленными слезами своими к боженьке». Данная цитата, принадлежащая герою романа «Братья Карамазовы», возможно, краеугольная мысль творчества Ф. М. Достоевского – писателя, стремившегося в своем творчестве решить вечные вопросы бытия: «Меня зовут психологом: неправда, я лишь реалист в высшем смысле, т. е. изображаю все глубины души человеческой». В книгу «Слезинка ребенка» вошли автобиографическая проза, исторические размышления и литературная критика, написанная в 1873, 1876 гг. Публикуемые дневниковые записи до сих пор заставляют все новых и новых читателей усиленно думать, вникать в суть вещей, постигая, тем самым, духовность всего сущего.Федор Михайлович Достоевский – великий художник-мыслитель, веривший в торжество «живой» человеческой души над внешним насилием и внутренним падением. Созданные им романы «Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы», «Братья Карамазовы» по сей день будоражат сознание читателей, поражая своей глубиной и проникновенностью.

Федор Михайлович Достоевский

Биографии и Мемуары

Похожие книги

100 знаменитых анархистов и революционеров
100 знаменитых анархистов и революционеров

«Благими намерениями вымощена дорога в ад» – эта фраза всплывает, когда задумываешься о судьбах пламенных революционеров. Их жизненный путь поучителен, ведь революции очень часто «пожирают своих детей», а постреволюционная действительность далеко не всегда соответствует предреволюционным мечтаниям. В этой книге представлены биографии 100 знаменитых революционеров и анархистов начиная с XVII столетия и заканчивая ныне здравствующими. Это гении и злодеи, авантюристы и романтики революции, великие идеологи, сформировавшие духовный облик нашего мира, пацифисты, исключавшие насилие над человеком даже во имя мнимой свободы, диктаторы, террористы… Они все хотели создать новый мир и нового человека. Но… «революцию готовят идеалисты, делают фанатики, а плодами ее пользуются негодяи», – сказал Бисмарк. История не раз подтверждала верность этого афоризма.

Виктор Анатольевич Савченко

Биографии и Мемуары / Документальное