Зигмунд Фрейд и Карл Густав Юнг. Учения и биографии

Поэтому путешествие в свою Некию, погружение в бессознательное сопровождалось порой таким возбужденным состоянием, что Юнгу пришлось прибегать к занятиям йогой, чтобы как-то привести в порядок собственные эмоции. Он стремился перевести свои чувства в образы, что давало ему возможность вновь стать самим собой.

«В той мере, в какой мне удавалось перевести эмоции в образы, т. е. найти в них какие-то скрытые картины, я достигал покоя и равновесия. Если бы я не смог объяснить себе собственные эмоции, они взяли бы верх надо мною и в конечном счете разрушили бы мою нервную систему. Возможно, на какое-то время я бы сумел отвлечься, но это усугубило бы мой неизбежный невроз. Мой опыт показал мне, как полезно с терапевтической точки зрения объяснять эмоции, находить скрытые за ними образы и картины».

Юнг позволил внутренним образам выбраться наружу, хотя испытывал подчас неподдельный ужас перед ними и опасался того, что может стать добычей собственного бессознательного.

Путешествие в мир бессознательного заставило Юнга задаться вопросом, а чем, собственно говоря, он занимается. Ведь то, что он позволяет делать себе, не имеет ничего общего с наукой. Или все же это имеет отношение к научной деятельности?

И однажды его внутренний, явно женский голос сказал ему, что то, чем он занимается, является не наукой, а искусством. В ответ на это Юнг сказал сам себе, что, скорее всего, его бессознательное сформировало некую личность, которая, не будучи им самим, пытается выразить себя каким-то образом.

Он вступил в спор с этим голосом, но тот продолжал твердить, что то, чем он занимается, – это искусство. В свою очередь Юнг заявил, что это вовсе не так и вообще это не что иное, как сама природа. Словом, дискуссия продолжалась до тех пор, пока он не понял, что женский голос стремится заставить его поверить, будто он никем не понятый художник и его артистическая натура дает ему право уйти от реальности.

Если бы Юнг последовал этому голосу, то его бессознательное внушение могло бы выбить почву из-под ног. В конечном счете все должно решать сознание, которому следует определиться по отношению к различным проявлениям бессознательного. Словом, важно установить такие отношения с внутренними образами и голосами, которые бы не разрушали основания человека.

Диалог с бессознательным

После разрыва с Фрейдом необходимость в понимании происходящего была у Юнга столь насущной, что она не могла не привести к возникновению специфического видения и объяснения глубинных слоев бессознательного.

Отталкиваясь от представлений основателя психоанализа о сохраняющихся в бессознательном современного человека реликтах архаического опыта, он пришел к мысли, что речь может идти скорее не о реликтах утраченных форм, а о чем-то живом, присущем и действующем в глубинах человеческой души. На этом понимании возникла его концепция архетипов.

Вместе с тем его собственная Некия влекла Юнга в страну мертвых. Так, однажды он записал фантазию, в которой его душа отлетела от него. Сам он интерпретировал свою фантазию в том смысле, что душа устанавливает связь с бессознательным, с миром мертвых, поскольку бессознательное соответствует земле предков.

В стране мертвых душа обладает таинственной способностью оживлять призраки и облекать древние инстинкты в соответствующие видимые формы. Это связано с тем, что Юнг назовет коллективным бессознательным и выскажет мысль, в соответствии с которой душа дает возможность контакта мертвым с миром живых.

«С тех пор мертвые стали для меня некой очевидностью, тем, для чего нет ответа, нет решения, от чего не дано избавления. Однако судьбою мне предназначено было ответить, и эти обязательства я давал своему внутреннему миру, а не миру, окружавшему меня. Эти беседы с мертвыми были своего рода прелюдией к моим работам о бессознательном, адресованным в этот мир. Они определили смысл и порядок всему, что есть и было в бессознательном».

Как позднее признавался Юнг, в ту пору он рассматривал свой диалог с бессознательным в качестве научного эксперимента, который он проводил сам над собой и в результатах которого был жизненно заинтересован. Этот эксперимент включал в себя погружение в собственные фантазии, которые он старался записать. Пытаясь определить психологические предпосылки своих фантазий, он еще не знал, на каком языке говорило его бессознательное. Он просто записывал то, что слышал.

«Перед фантазиями, охватившими меня, столь волновавшими и, можно сказать, управлявшими мною, я чувствовал не только непреодолимое отвращение, но и неизъяснимый ужас. Я боялся потерять контроль над собой, я боялся сделаться добычей своего бессознательного, а как психиатр я слишком хорошо знал, что это значит. И все же я рискнул – и позволил этим образам завладеть мною».