Зигмунд Фрейд. Упадок и конец психоанализа

Вопреки этому, Маргарет Мид попыталась защитить Горера, истолковав его результаты в том отношении, что на основе анализа того, как русские пеленают своих детей, можно создать модель формирования русского характера, которая позволит нам так связать наше знание о человеческом поведении со знанием о русской культуре, что поведение русских станет понятнее. Однако Мид не объясняет, как эта гипотеза должна сделать поведение русских понятнее, если не существует причинно-следственных связей. Она лишь формулирует гипотезу Горера другим способом: На основе связи необычно стесняющей версии широко распространенной практики (т.е. пеленания), возраста ребенка, которого так стесняют пеленанием, и настаивания взрослых, что ребенок должен быть защищен от самого себя – т.е. на основании продолжительности и вида пеленания – можно было бы предположить, что (из этого) следуют решающие воздействия на образование русского характера.

На это снова комментарий Харриса:

«С этим высказыванием весь аргумент возвращается в свою первоначальную форму, и отсутствие доказательств предполагаемых «воздействий» еще раз вызывает наше самое большое удивление».

Эта странная комбинация претензий на причинно-следственную связь и одновременного отказа от причинно-следственного мышления типична для общей позиции Фрейда. В этом смысле Чоффи с полным основанием замечает:

«Симптомы, ошибки и т.д. не просто вызываются, но они «проявляются», «выражаются», «дают о себе знать», «реализуются», «исполняются», «удовлетворяют», «представляют», «обосновывают» или «указывают» на тот или иной вытесненный мотив, мысль, воспоминание и т. д.».14

Чоффи приходит к заключению:

«Как кумулятивный эффект этого проявляется то, что в ситуациях, в которых было бы, собственно, вполне естественно требовать поведенческого объяснения или индуктивного доказательства, это требование отменяется, а именно, как мы думаем, потому, что должно быть объяснено намеренное или выраженное действие. Тогда как в ситуациях, в которых мы обычно признаем откровенное и обдуманное опровержение действующего лица достаточным, чтобы фальсифицировать или ослабить предположение выражения или намерения, это ожидание исчезает из-за разговоров Фрейда о «процессах», «механизмах», и «законах бессознательного»».

Все это происходит, как подробно документирует Чоффи, из-за того, что Фрейд и его приверженцы оказываются под давлением дать причинное объяснение, однако, одновременно они боятся дать какое-либо окончательное свидетельство, которое могло бы быть опровергнуто разоблачением фактических нелепостей. Эта двойственность лежит как в основе всего творчества Фрейда, так и произведений его приверженцев. Лучше всего, естественно, было бы прочесть всю работу Чоффи, тем более, что в ней содержится лучше всего обоснованное описание той общей тенденции, которое ставит на психоанализ клеймо псевдонауки – причем Горер, Мид и другие процитированные авторы лишь следуют примеру, который дал сам Фрейд.

При обсуждении применения психоаналитических теорий к историографии и антропологии – и особенно спекуляций Фрейда о происхождении тотема и табу – едва ли можно оставить без внимания влияние его собственной биографии и личности на его духовное развитие. Я уже указывал выше на то, что мы не можем понимать теории Фрейда иначе, чем как литературное изображение его собственных чувств и комплексов. В действительности это представление находит подтверждение в работах известных психоаналитиков. Так Робин Остоу утверждает, что Тотем и табу можно читать как аллегорию о Фрейде, его учениках и психоаналитическом движении. И далее: личная характеристика предка, праотца, как бы отразила многие из собственных черт Фрейда. Некоторые из типичных сцен изначальной драмы можно увидеть как в развитии психоаналитического движения, так и в страхах Фрейда и его фантазиях о его личном будущем и будущем его теории вместе с организацией. Адлер и Штекель были двумя подрастающими сыновьями, которых Фрейд изгнал из племени... Представление Фрейда о том, что эти творческие, агрессивные молодые мужчины покалечат и проглотят его, кажется, содержало какой-то страх и определенную долю мазохистского наслаждения. В конце он видел себя появляющимся снова – с никогда еще не существовавшей личной властью над группой теперь уже послушных, готовых к сотрудничеству, достойных доверия и полных раскаяния, но все еще не полностью самостоятельных духовных сыновей... Фрейд воображал, что он является «Тотемом» следующего поколения психоаналитиков; они со своей стороны могли называть себя «фрейдистами», они почитали бы его, и они действовали бы в хорошо устроенной организации. (Так пишет Остоу!)