Зигзаги судьбы

В ноябре началась подготовка к забою. Лисиц стали кормить раз в день, и порции еды резко сократились. Чем холоднее становилось, тем меньше давали лисам еды. Они моментально съедали свою порцию и смотрели голодными глазами. Бока у них ввалились и проступили ребра. Лисиц морили голодом умышленно: они должны были сбросить весь подкожный жир, так как при обработке шкурок этот жир трудно соскребать, и он мог засалить волоски. А удалять с шерсти его не легко. Шкурка могла потерять качество.

Предварительно мы должны были отобрать 80 племенных самок и 20 самцов, которые в следующем году дадут потомство. Их продолжали хорошо кормить. Случалось, что какая-нибудь лиса сбегала, и начинался долгий процесс ее ловли всем коллективом фермы. Снаружи ферма была огорожена металлической сеткой, так что за ее пределы лиса убежать не могла, а вот поймать ее внутри между рядами клеток было не так-то просто. По ферме разносились крики и мат в адрес убежавшей лисы и зверовода-неудачника.

Параллельно с «похудением», лисиц надо было вычесывать. Делалось это так: открывалась клетка и рогатиной на длинной ручке шея лисы прижималась к полу. Потом надо было схватить лису за хвост и растянуть по всей длине на палку. Вынув таким образом бедолагу из клетки, концы рогатины, в которой была голова лисы, упирались в землю, левой рукой вместе с концом палки держался хвост, а правой рукой надо было лису чесать. Использовались металлические расчески с очень острыми зубьями. Таким образом вычесывался весь подшерсток, который выглядел как серый пух. На брюшке у лисиц кожа очень тонкая, и при неосторожном движении или большем, чем надо, нажиме расчески, кожа под ней моментально расползалась. Лисы были уже настолько изголодавшиеся и слабые, что практически не сопротивлялись и покорно висели на рогатине, иногда слабо подергиваясь от боли. Каждую лису нужно было прочесать таким образом несколько раз.

В начале декабря температура воздуха опустилась ниже -30, а порция еды уменьшилась до одной столовой ложки почти сырой крупы раз в день. Миски были алюминиевые, и при слизывании этой крупы у лисиц язык примерзал к миске. Пытаясь освободиться, лисы вырывали себе часть языка, и он так и оставался примерзшим к миске. Потом они сидели в углу клетки, с ввалившимися от голода глазами, и по грудке изо рта струилась кровь. У многих лисиц полностью отмерзали передние лапы и стучали как костяшки. Это был лисий концлагерь.

Настало время забоя. Убивали током. Так же натянув на палку, лису несли к «лобному месту». Один электрод вставлялся в рот, другой — под хвост, включался рубильник, лиса дергалась и затихала. По крайней мере это происходило быстро. Сначала забили «пухлявиков». По дороге они доверчиво прижимались и лизали руки. Я вся обревелась, но сделать ничего было нельзя. Забив несколько лисиц, я поняла, что больше не могу это делать. Я стала плохо спать, по ночам снились кошмары. Ходить на работу и видеть страдающих и измученных лисиц не хотелось. Я попросила перевести меня в обработочный цех.

Обработка

В большом обработочном цехе работали одни мужчины. Работа была тяжелая и шла по 12 часов в день, практически без перерывов. Нужно было обработать более 2500 шкурок. Оплата сдельная, помимо зарплаты платили 1 рубль 22 копейки за шкурку — сколько сделаешь шкурок, столько и получишь. Мне сказали, что нужны специальные навыки, и что, вообще, я не выдержу нагрузки. Но я настояла на своем, и меня перевели. Я оказалась единственной женщиной в мужском коллективе. Приняли меня недоверчиво, презрительно и с насмешками, но увидев мое упорство, смягчились, стали учить и помогать.

К дверям цеха звероводы подносили убитых лисиц и бросали их в общую кучу. Из этой замерзшей кучи нужно было вытащить пару лисиц и занести внутрь, чтобы оттаяли. Потом лиса подвешивалась за задние ноги на веревке, и очень острым ножом делался определенным образом аккуратный разрез вдоль задних ног. Дальше, осторожно подрезая пленки, шкурку нужно было снять чулком, не повредив морду с ушами и глазами, и лапы с когтями. Следующий этап — обезжиривание. Делалось это так: к концу деревянной лавки стоймя было прикреплено остро наточенное лезвие косы острием наружу. Сидя верхом на лавке, нужно было поперечными движениями об это лезвие косы соскребать жир и пленки с внутренней стороны шкурки. Малейшее неосторожное движение, и на коже появлялся порез. Его надо было сразу зашить, пока шкурка сырая и мягкая. Порез длиной до 10 сантиметров не считался, больше 10 сантиметров — брак, цена за шкурку снижалась. Я начала учиться на плохих шкурках. Сначала дело двигалось медленно, я резала шкурки, засаливала мех по краям, резалась сама. Постепенно дело пошло на лад, стало получаться. Некоторые наши «ударники» делали по 20 шкурок за смену. Я сначала вышла на 10, потом на 15–17. Кормили нас прямо на месте. В цехе стояла печь и на ней в огромном котле нам варили густую похлебку с мясом и картошкой или уху из всякой рыбы и налимьей печенки. Есть можно было сколько угодно и когда угодно.