Зима

Ежедневно, ежемгновенно мы теряем время своей жизни. Песок сыплется сквозь пальцы. Эта бесконечная потеря, собственно, и является нашей жизнью. Только что родившийся человек уже начинает терять секунды, минуты и дни. И как обнаружить смысл в череде бесконечных потерь? Может, только за смертью мы обретаем бессмертие? Или оно само является нашей сокрытой сутью, неким параллельным существованием невзирая на, вопреки, согласно и благодаря. Эта суть отделена от течения времени. Она знает смерть, как самоё себя. И жизнь для неё, как рябь, возникающая на воде. «Всплеск в тишине». Пожалуй, самым большим несчастьем в человеческой жизни является не сама смерть. Иногда наши дети умирают раньше нас. Это страшно. Ты не знаешь, каким способом отдать свою жизнь, чем пожертвовать, чтобы спасти своё дитя. Ты не знаешь.

Священник, отец Андрей Орлов потерял сына в последние летние дни. Мальчик умер на операционном столе. «Граф» перестал есть и спать. Горе его было глубоко и сильно. Если бы не матушка… Женщины, наверное, мудрее. Они часто плачут, быстрее успокаиваются. Матушка Елизавета вдруг поняла, что сын уже в руках Божиих, а вот отец оказался на самом краю, и она всё время была рядом, держала за руку, а когда муж хотел остаться один, сидела за дверью и молилась. Надо улыбаться, надо давать ему силы. Надо подставить плечо. Жизнь свою посвятивший служению Богу и людям Андрей вдруг оказался беззащитным и обнажённым. Силы оставили его.Похороны проходили на Даниловском кладбище. Когда сняли крышку гроба для прощания, Андрей помолился, поцеловал сына в лоб, и после этого тело сына преобразилось, вытянулось, приобрело другие очертания. Вместо сына в гробу лежала белоснежная лилия и источала сильный аромат. Отец перекрестился, но видение не исчезло. Потом крышку гроба заколотили и тело опустили в землю.

– Ты видела? – спросил он матушку.

– Да, – тихо ответила она.

Матушка Елизавета позвонила Николаю поздно вечером. Было воскресенье. И наконец оказавшись дома после роддома, Коля дотянулся до «Пяти озёр». Когда его рука налила себе вторую рюмку, раздался звонок, после которого он опять по-военномустал собираться.

– Да, сейчас еду, матушка. Скоро буду.

Хорошо, что не успел напиться, подумал Николай,хватая ключи от машины и спускаясь вниз по лестнице.

– Я хочу, чтобы ты поговорил со мной не как прихожанин, а как друг.

– Я понял, батюшка! Примите мои соболезнования.

– Слаб я оказался, Николай. И вера моя, выходит, не крепка. Растерян я.

– Так разве можно такое по-другому пережить? Быть может, в вашей растерянности и проявляется Божий промысел. Вы же не машина, батюшка, вы человек.

– Человек, человек… Священник я, а не знаю, как горе пережить. Не ведаю, где взять сил. Завтра утром идти служить, а ноги не идут. Других учу, а сам… Потерю принять не могу. Сапожник без сапог. Я вчера в гробу видел вместо сына… цветок. Это же мне послание Божие! Мне, понимаешь, Николай. А я не верю, всё в домыслы пускаюсь. Лукавый меня путает.

– Может, выпьем? – нерешительно спросил Николай.

– Может, и выпьем. Но если слёзы мне облегчения не приносят, неужто водка принесёт?

– Принесёт, – сказал Николай и вынул из внутреннего кармана заготовленную початую «Пять озёр». – Я от вас, батюшка, на метро поеду. Я вам очень сопереживаю и сочувствую, но, может, и к лучшему, что он ушёл, ваш сын-то? Господь его призвал. Отмучился он. Сам мучился, и вы мучились. У вас ещё дети есть. А духовных детей сколько? Не счесть. Вот я перед вами сижу. Вы, можно сказать, растите меня и воспитываете.

– А ты что на «вы» перешёл?

– Да неудобно мне.

– Удобно. Елизавета, принеси рюмки, помянем сына, хороший был мальчик, светлый.

Ни с того, ни с сего по лицу священника покатились огромные слёзы. Он превращались в хрусталь и падали на стол со звоном.

– Отец Андрей, ты мне скажи, на какой день ребёнка крестят?

– На сороковой. А что? Окрестить кого надо?

– Надо. Помнишь, рассказывал тебе про женщину одну, Нину. Родила она.

– Когда?

– Вчера. Я на родах был.

– Кто родился?

– Мальчик.

– Как назвали?

– Ещё не знаю.

– Твой, что ли, сын?

– Процентов сорок – мой.

– Почему сорок?

– А может, и все шестьдесят.

– Грешники мы великие. Но если ребёнок родился, слава Богу. Вот если бы не родился, это была бы беда… Давай, Николай, за здравие младенца. Павлом назовите.

– Почему?

– Красивое имя.

– Хорошо.

– Ну, давай!

И «Пять озёр» до капли пролились в мужчин, а когда бутылка спорхнула со стола и встала рядом с батареей, на лице отца Андрея появилось нечто сходное со светом Божиим.

– Вадим!

– Что? – Вадим подскочил на импровизированной постели в подвале многоэтажки в маленькой каморке, обшитой деревом.

– Душно мне. В лес уходим.

– Ночь же, Василий.

– Идём, вставай немедленно!

– Встаю.

И две мужские фигуры вышли в бесконечнуюночь.

– Умру я скоро, – сказал Василий.

– Я с тобой. Не смогу без тебя.

– Сможешь. Я покажу тебе место, куда пойдёшь. Будешь жить среди людей.

– Мне никто не нужен, кроме тебя.