– Ой, Юлечка… Ведь это все… Это же все про меня… Практически дословно. И про домашний очаг, и про маму, и про осень и зиму.
– Да почему же – про вас? А может, про меня? Что ж вы такая впечатлительная, Люба, господи боже мой!
– Нет, это про меня, про меня. В том смысле, что это у меня наступила зима Джульетты…
– А у меня что, весна? У меня тоже – зима! Даже имя мне больше соответствует! Я же Юлия! То же самое, что и Джулия, Джульетта… А вы – Любовь! Таким именем гордиться надо! Вон вы как сейчас лихо позволили себе, на ужине-то… Какая, к черту, зима? Я, например, так не могу, и совершенно определенно про себя знаю, что никогда не смогу!
– В каком смысле – не сможете? Влюбиться не сможете?
– Да, в этом самом смысле и есть. Я законченная и состоявшаяся зимняя Джульетта, так уж получилось. Замерзла еще в юности. Про мою историю тоже можно сказать – нет повести печальнее на свете…
Юля очень удивилась, услышав плаксивые нотки в своем голосе. Нет, откуда чего взялось? А все эта Люба со своими странностями. Еще и смотрит на нее так жалобно!
– Может, расскажете, Юля?
– Что?
– Свою историю…
– Нет. Не хочу.
– И все-таки…
– Я же сказала – не хочу! Что непонятно?
Да, резко получилось. Грубо, почти по-хамски. Но эта Люба сама напросилась. Зачем человеку в душу лезть, если он туда не пускает?
– Хорошо, Юлечка, хорошо. Как хотите. Извините меня, пожалуйста, за назойливость.
– Да ничего. Это вы меня извините.
Потом шли молча, чувствуя неловкость от короткой размолвки. От пруда тянуло холодом, промозглой сыростью. Меж деревьями сгустились плотные неуютные сумерки, и небо было темным, набухшим влагой.
– Похоже, ночью дождь будет… Холодать стало. Как бы погода совсем не испортилась, – тихо проворчала Юля, поднимая воротник ветровки.
– Да, я тоже приближение дождя всегда чувствую, – подхватила Люба, подняв голову к небу.
– Может, в номер пойдем? У нас даже зонтов с собой нет… – предложила Юля.
– Да, идемте!
Возникшая неловкость, казалось, притащилась за ними и в номер, улеглась вместе с ними на кроватях, уткнулась в книжки. Глаза читают, а в голове пустота и неловкость…
Юля упорно вглядывалась в чеховские строчки, и вроде пошел процесс, но все равно поймать нужное настроение, как давеча, не могла. Совесть мучила. Ну, может, не совесть, а так, маленькое недоумение в отношении самой себя. Нет, чего вдруг с такой лихостью отшила бедную Любу? А с другой стороны – и в самом деле трудно все это в памяти ворошить. Трудно и больно. Да и чего там особо ворошить, подумаешь, грустная жизнь одинокой Джульетты… Сценарий-то – хуже некуда. Ромео умер, а Джульетта жива осталась. Потому что нельзя ей было умирать, потому что беременная была. Эх, Шекспир… Вот это было горе так горе. Тебе и не описать. Нет повести печальнее на свете…
Закрыла глаза, и выплыло само собой, в одночасье растревоженное…
– …Сашк, я боюсь!
– Чего ты боишься?
– С мамой твоей знакомиться. А вдруг я не понравлюсь ей, Сашк?
– Понравишься, куда денешься. Вернее, мама куда денется.
– А кстати, ты ей сказал, что я… Что мы…
– Что мы ждем ребенка? Конечно, сказал.
– И она что?
– Да ничего! Ну, испугалась, конечно. Валерьянки себе накапала.
– Испугалась? Валерьянки?
– Юль, ее можно понять! Первый курс, только учиться начали… А потом она себя в руки взяла и по-деловому так, знаешь, распоряжение выдала. Давай, мол, Александр, закручивай все быстрее, надо же свадьбу играть! Невесте же хочется, чтобы белое платье было, фата, все дела… А с пузом это уже как-то не комильфо.
– Чего не?..
– Не комильфо. Ну вроде как неприлично. Да не бойся, Юлька, все будет классно! Что нам с тобой, эта свадьба так сильно нужна? Главное, мы сами все про себя знаем… Ты – есть, я – есть, наш малыш тоже есть. Нас трое, а это уже сила. Это счастье, Юлька. Счастье, что мы с тобой встретились.
– Я очень люблю тебя, Сашка. Очень.
– А я без тебя жить не могу… Ну вот, мы уже и пришли!
Сашка остановился у подъезда, поднял голову, глянул вверх, прищурился хитро.
– Ага, тетя Люда в окно смотрит… Увидела… Сейчас маме доложит!
– А кто это – тетя Люда?
– Мамина сестра.
– А много еще там родственников? Прямо какие-то смотрины получаются… Надо было предупредить, я бы платье другое надела!
– Да какие смотрины, скажешь тоже! Больше никого не будет, не бойся. Только мама и тетя Люда. Идем…
Поднялись в скрипучем лифте на пятый этаж, остановились перед дверью. Сашка хотел было нажать на кнопку звонка, но Юля его остановила:
– Погоди! Погоди, я в зеркальце посмотрюсь…
– Да ладно! Так и скажи, что момент оттягиваешь!
– Ага, Саш. Оттягиваю. А может… Не пойдем, а? Чего-то на душе неспокойно стало.
Она даже отступила на шаг в сторону лестничной клетки, будто готовилась бежать. Но бежать было поздно. Дверь заскрежетала открываемым с той стороны замком, зазвенела цепочкой, и душа у Юли метнулась от солнечного сплетения к горлу, застыла в нем твердым комком. Даже улыбнуться недостало духу, только и хватило сил глаза от испуга выпучить.