Зима Джульетты

– Не знаю, Юль. Мне кажется, ты гиперболизируешь проблему. Ищешь черную кошку в темной комнате. А на самом деле нет никакой проблемы.

– Да как же нет, когда есть, когда она все время в глаза бросается! И меня это ужасно раздражает! Вносит дисгармонию в мое мироощущение! О, как сказала, надо же… Точно, скоро цитатами или стихами заговорю!

– Нельзя подстроить под себя окружающий мир, Юля. Он разный, и люди в нем разные.

– Ну да, тебе со своего облака виднее. Но я бы с тобой поспорила. Или пример приведу хотя бы… Скажи, ты когда-нибудь отдыхала за границей, в Турции или в Египте? Видела, как ведут себя наши тетки?

– Нет, в Турции и Египте я не была. Я в Праге один раз была, меня дочка возила. Но я там вообще ни на кого не смотрела, все гуляла, гуляла… Вспоминала Кафку, его рассказы, его тяжелую жизнь… Ты читала Кафку, Юля?

– Люба, да мы сейчас не о том! Что у тебя за манера – сразу на свое духовное облако запрыгивать? Нет, не читала я Кафку! Спустись на землю, пожалуйста!

– Не сердись.

– Да ладно… И впрямь, чего я опять разгорячилась? Все равно мы друг друга не понимаем, каждый о своем говорит… Ладно, все, тема закрыта. Можешь читать мне лекцию о Кафке.

– Извини, Юль, я больше не буду! Ну чего ты как маленькая? О чем ты хотела мне рассказать?

– Тебе же не интересно о нашем, земном…

– Нет, мне интересно! Я столько нового от тебя узнаю, такого ни в одной книге не прочитаешь! Ну же… Как себя ведут наши женщины? Или как ты про них сказала? Тетки в отелях?

– Как, как… Будто последний вагон догоняют, вот как. Молодость давно ушла, а они в коротких шортах, в купальниках-стрингах. Смотришь, и досада берет. За державу обидно.

– О как! Сразу и за державу! А может, им просто жарко?

– Да дело ведь не в одежде как таковой, а в манере ее носить! Вот говорят, в женщине должна быть загадка. А что это такое и с чем ее едят, никто толком не понимает. А я считаю, что это в первую очередь внутреннее ощущение возраста… Не перепуганное ощущение, а самодостаточное. То есть свое достоинство должно быть, и молодое, и возрастное! А когда дряблые попы и оплывшие коленки начинают лихо зажигать на танцполе, подражая повадкам юных… А особенно когда выпьют лишку, потому как «все включено – чего зазря добру пропадать»… Тут уже все, тушите свет, выносите двустволку. Почему, например, немки так не делают? Или англичанки?

– Ну и пусть, Юль… Пусть зажигают на здоровье. Я бы не осудила, если бы наблюдала такое.

– Да я тоже не осуждаю! Просто меня раздражает.

– Нет, ты именно осуждаешь, Юля. Надо терпимее быть, понимаешь? Вот и меня сейчас по косточкам разобрала с этим платьицем. Далось оно тебе, честное слово! Да какая разница, кто в чем одет! Я же не осуждаю тебя за то, что ты Ахматову от Цветаевой не отличаешь!

Юля вскинулась, хотела было ответить, но вдруг выдохнула, улыбнулась равнодушно. Махнула слабо рукой – неинтересно стало продолжать разговор.

– Иди в чем хочешь, Любочка, мне все равно. Ты же этого Адама охмурять собралась, не я, тебе и флаг в руки. А я пойду, душ приму – до ужина еще есть время.

В ванной она быстро разделась, влезла под упругие струи воды с одной мыслью – досаду смыть. Была, была досада. И разговор этот дурацкий – тоже от досады. И слово это досадно противное – охмурять – только что ею произнесенное. И вовсе это слово не подходило к Адаму.

Уже одевшись и высушивая феном волосы, грустно улыбнулась сама себе в зеркало – тоже, нашлась учительница для Любочки. И не досаду ты сейчас испытываешь, а гордыня в тебе криком кричит. Никак самой себе признаться не можешь, что… Что…

Да ну. Ерунда какая-то. Не может быть. Обыкновенный мужчина этот Адам, не надо ничего придумывать… Тем более с мамой живет, наверняка тяжелый случай. Тогда отчего так тревожно на душе, будто что-то должно произойти такое… Такое… Судьбоносно значительное, неминуемое? Вон, даже пальцы дрожат, и душа дрожит… Ну глупо же, ей-богу!

А Люба все-таки переоделась, напялила привычные джинсы с рубашечкой. И зачем она ее уговаривала? И шла бы себе в платьице…

Адам поджидал их на крыльце столовой, улыбался приветливо. Дверь придержал, когда они входили. Джентльмен, черт побери. Юля решила про себя – не будет ему в глаза смотреть. А вдруг он там ее досаду разглядит? Или не досаду, а тревогу… Гордыню… Один черт, в общем! Пусть лучше с Любочкой общается! Тем более она тут же, как сели за стол, вцепилась в него своим наивным любопытством.

– Как ваша мама себя чувствует, Адам?

– Спасибо, вполне прилично.

– А вы всегда жили с мамой, да?

Юля чуть качнула головой – ох, Люба, Люба… Оказывается, наивное любопытство может быть и нагло бесцеремонным. Ничего, пусть Адам теперь выпутывается. Не надо было на помощь так резко бросаться да на руках даму тащить. Посмотрим, как он будет выпутываться!

– Вы хотите спросить, был ли я женат? – спокойно уточнил Адам, ловко орудуя над отбивной ножом и вилкой. – Да, я был женат… А сейчас разведен. А с мамой живу потому, что она нуждается в моей помощи. Она уже три года передвигается в инвалидной коляске.