Зима мести и печали

– Так-то ты ищешь убийцу моего отца, – начинает он тоном, не предвещающим ничего хорошего, при этом почти в точности повторяя гневливую фразу, которую врезал мне на похоронах Марго. – Поздравляю. Жена убита, меня едва не ухлопали, как муху. А тебе хоть бы хны.

Заводит себя, чтобы отвести душеньку. Но я лишаю его такой радости.

– Кончай изображать из себя Змея Горыныча. Жив ты остался благодаря Щербатому. Так что это я имею полное право спросить: а почему из-за тебя погиб мой друг детства?

– Ты что себе позволяешь?! – аж взвизгивает он. – Да мне только слово стоит сказать, от тебя мокрого места не останется!

Но эта угроза не более чем проявление слабости. Что-то затравленное появляется в его лице. Мои губы невольно складываются в снисходительную улыбку – и Принца скрючивает уже настоящая ярость.

– А убийцу я назову на этой неделе, – говорю миролюбиво. – Но вряд ли мое сообщение доставит тебе положительные эмоции.

– Отчего это? – мрачно цедит он, все еще тяжело дыша.

– «Печальным будет мой рассказ», – цитирую я поэта.

– Ладно, – отмякнув, бурчит Принц. – Садись. Пей.

И мы пьем за упокой души Щербатого.

– Давай начистоту. Мне кое-что известно о ваших с Марго отношениях. Ведь ты, по сути, бросил ее.

– С чего это ты решил? – вскидывается он.

– А с того. Чем она тебе не угодила?

– Попытаюсь объяснить доступно для твоего интеллекта. Она – Кроткая. Как у Достоевского. Читал? А-а-а… – машет он рукой. – Все равно… Только у Достоевского Кроткая в конце концов бунтует, а эта даже на бунт была не способна. Чего скрывать, поначалу я клюнул на ее неземную красоту. Когда впервые увидел, показалось, что это ангел небесный, сошедший к нам, погрязшим в мерзости и грехе. Наша встреча была как будто случайной. Это уже потом я понял, что Валентин Семеныч, папаша Марго, мне ее подсунул. Нет, не подумай, из вполне благородных побуждений, чтобы в жены взял. Старый сводник. После того, как она родила… – Принц морщится, точно от кислого, – он ее практически из дома не выпускал, опасался, что опять с кем-нибудь спутается. Она рисовала, читала, изучала языки, совсем как барышня серебряного века. А когда я вернулся из Англии домой, Валентин Семеныч – пройдоха – устроил так, что мы с ней встретились. Как бы случайно. Ну и… Отец был категорически против нашей женитьбы, но я настоял. Был словно в бреду. Кричал, что с собой покончу… Вспоминать стыдно… Около года был счастлив невероятно, хотя, не скрою, ревновал жену к прежнему любовнику, понятия не имея, кто он такой. Затем понемногу стал охладевать…

– Бывает…

– Она начала раздражать меня своей безропотностью. Иногда хотелось ударить ее, чтобы вывести из этой покорной полусонной безмятежности. Я чувствовал, что она меня не любит. Мою любовь принимает, а сама холодна, инертна. Я видел в ней куклу, которой все равно, кто ее имеет. Это отбивало всякое желание. Она перестала меня волновать…

– И ты завел любовницу?

– Это получилось само собой.

– И тогда Марго в свою очередь нарушила супружескую верность? Так?

– А что тебе об этом известно? – встрепенувшись, спрашивает он.

– Практически все. От кого ты узнал, что она тебе изменяет?

– Нанял сыча, он мне и выдал информацию… в цветах и красках.

– И что?

– А ничего. Мы стали еще более чужими… Хватит, не мучь меня. Давай лучше выпьем.

Мы снова пьем, и я уже плохо разбираю, что в моем стакане, знаменитое виски – блаженство англоманов – или слегка отдающая медом коричневатая водичка…

Утром просыпаюсь в шикарной спальне. Отдергиваю штору. За окном серо-белое утро. Видна ажурная ограда и соседние виллочки, странный мир богатых и процветающих. На горизонте темнеет лес.

Одевшись, выхожу в коридор, прогуливаюсь, с детским любопытством туриста таращась по сторонам: живут же люди! – и сталкиваюсь с Принцем, облаченным в изумрудного цвета пижамку. Морда опухшая. Не здороваясь, мазнув по мне исподлобным взглядом, сообщает, как помещик кучеру:

– На днях улетаю в Лондон. Достала меня эта вонючая бандитская страна. Буду жить среди людей.

Его глазенки с угрюмой антипатией вскидываются на меня, и он без слов удаляется, всесильный магнат в пижаме и шлепанцах…

* * *

Слабаком оказался Людкин муженек. Уже на другой день после стычки с могучей тещей он выкатился из котовского кабинета, а на завоеванном пространстве водворилась Клавдия.

Сегодня она потребовала меня к себе. Захожу – и изумленно столбенею: кабинет Кота напоминает будуар. Стены задрапированы пурпурным шелком и украшены уже не одной, а четырьмя здоровенными картинами.

Стою перед хозяйкой и верноподданнически поедаю ее глазами. Но по достоинству мою преданность она оценить не желает.

– Слушай, как там тебя. Чем ты вообще занимаешься? Таскаешься туда-сюда да треплешься по-пустому. Как баба. Мои духи ему не нравятся. Я тебя увольняю. Получай в кассе деньги и уматывай.

Удаляюсь без слов. Вот ведь странно. Ни Коту, ни его благоверной прислуживать я не собирался, наоборот, на днях предполагал свалить, а на душе скверный осадок. До чего чудно устроен человек, ну не нравится ему, когда пинками гонят, даже из такого дерьма.