Зима мести и печали

– Кстати, о своих родителях Марго ничего не рассказывала?

– Не-а. Да мы почти что и не разговаривали. Некогда было… – И Веня, ухмыляясь, делает непристойное движение, объясняющее, чем он занимался с Марго…

* * *

Следующим вечером паркую «копейку» рядом с жилищем директорши «Заморья». Жду, бессмысленно таращась на окружающий бледно-синий мир, перечеркнутый черным перекрестием дорог. В мокром асфальте, как в реке, дробным золотом посверкивают отражения фар встречных машин. Время идет, все вокруг темнеет.

Наконец в матовом сумраке, как акула в вечернем море, появляется длинное авто, неся перед собой свет горящих фар. Проплывает мимо моей «копейки» и намеревается въехать во двор. Выпав из своей тачки, подлетаю к золотисто мерцающей «японке» и демонстрирую липовое удостоверение, надеясь на то, что в полутьме «заморша» вряд ли разберет, что за ксиву ей подсовывают. Опустив стекло, она сухо осведомляется:

– Что вам, собственно, нужно?

– Я расследую смерть Марго. Хочу побеседовать с вами.

– Меня уже расспрашивали ваши коллеги. Я откровенно заявила, что не имею ни малейшего представления о том, кто и почему убил Марго.

– А вы пригласите меня к себе на чаек. Может, выяснится кое-что.

– А вы чересчур напористый молодой человек.

– Вообще-то я скромняга, сам не разберу, что такое со мной стряслось. Обнаглел до невозможности.

– Хорошо, я скажу, чтобы вас пропустили…

И вот уже вслед за директоршей поднимаюсь на третий этаж и вваливаюсь в суперэлегантную, как ее хозяйка, фатеру, где господствуют два изысканных цвета: топленого молока и кофе со сливками. Судя по всему, грубая мужская лапа здесь практически не ступала. Разве что сантехник забредет ненароком, да и то после него помещение проветривается, драится до зеркального блеска и опрыскивается духами с тяжелым, томным, возбуждающим ароматом. Раздеваюсь, напяливаю тесные шлепанцы, ощущая себя слоном на коньках.

Мы сидим в бежевых креслах гостиной и интеллигентно, крошечными глоточками, смакуем черный кофе, ставя хрупкие бело-золотисто-бордовые чашечки на журнальный столик со стеклянной столешницей, и мне кажется, что вот сейчас неуклюжим движением раскокаю или чашечку, или столик. И, возможно, от этого ощущаю себя скованно и неловко.

Разговор не клеится. Прихватив намазанными темной помадой губами длинный мундштук, шефша закуривает. Мужеподобная дамочка с немного лошадиным лицом и безжалостными прозрачными глазами. Ее глубоко вырезанные ноздри то и дело трепещут, как у кокаинистки.

– Погодите, – приподнимает она прямые густые брови, – не вас ли я видела на похоронах Марго?

– Абсолютно верно, – признаюсь я, думая при этом: ишь ты, вроде была вне себя от горя, а зоркости не утратила, и глазки, слезками залитые, заприметили многое.

И в этот миг на меня внезапно накатывает вдохновение, окрыляя и делая все простым и легким.

– Предлагаю договор. Я назову имя убийцы Марго. А вы – с предельной искренностью – ответите на мои вопросы.

Она вздрагивает – или это мне кажется? Молча затягивается. Отвечает:

– Согласна.

– Ладно. В таких случаях принято делать эффектную паузу, но мы не в театре, а я не лицедей…

Однако паузу делаю – видно, есть во мне актерская жилка. Директорша, побледнев, впивается взглядом в мои губы. Когда, наконец, произношу: «Отец Марго», она осторожно выдыхает, и по этому беззвучному выдоху понимаю, какое ее распирало напряжение.

– Сначала он заказал свою жену, – поясняю я. – Не мог стерпеть, что она предпочла ему женщину. А затем, когда узнал, что дочурка пошла по той же дорожке, порешил ее – и тоже чужими руками. Сожалею, но вам не суждено испытать радость возмездия – слишком он далеко, не достанешь.

– У вас есть факты, подтверждающие сказанное?

– Начнем с того, что папаню Марго подозревали в убийстве жены, однако изобличить не смогли. Зато теперь в нашем распоряжении имеются кое-какие улики… Вещдок номер один. Вуаля!

Из полиэтиленового пакета с рекламой супермаркета выуживаю фотку и читаю загадочный текст на обороте: «Когда же вывели их вон, то один из них сказал: спасай душу свою; не оглядывайся назад и нигде не останавливайся в окрестности сей…»

– Кстати, снимок сделан лет десять с лишним назад, а надпись недавняя, подтверждено экспертами. Я в богословии не силен, но сообразил: это цитата из Библии. Попросил знакомых ребят залезть в Интернет – и что оказалось? Речь идет о Содоме и Гоморре. История известная, поэтому пересказывать не стану. А что сегодня понимают под словом содомия? Половые извращения. Валентин Семеныч посчитал себя то ли вторым Лотом – праведником среди содомского разврата, то ли самим Господом и решил покарать жену и дочь, одержимых содомией.

– И это, – спрашивает «заморша», разочарованно кривя рот, – все ваше доказательство?

Вынимаю из пакета амбарную книгу

– Вещдок номер два. Его отчим Марго не без умысла оставил после себя на этой земле. Уже тогда, когда я обнаружил надпись на фотографии, у меня появилось ощущение, что Валентин Семеныч играет со мной, подбрасывает улики и глядит с того света, сумею отгадать или нет?