Зима в горах

— Я ведь показывала им планы! — воскликнула она, еще не успев встать на ступеньку автобуса. — Я ездила в муниципалитет и показывала им планы, и они признали, что мой дом входит в район, где собирают мусор, признали!

По автобусу прошел сочувственный шепоток. А какой-то длинный, худой человек сказал:

— Везде один обман, один обман.

— Мусорщики говорят, что я должна выносить мусор к перекрестку, — сказала миссис Аркрайт. — Это я-то — вдова! Неужели они к своим матерям тоже так относятся?!

— Есть такие, которые так и относятся, именно так, — сказал длинный, худой человек.

— Вы едете с нами, миссис Аркрайт? — спросил Гэрет. — Нам пора двигаться. — Он произнес это с гордостью человека, ведущего экспресс.

— Да, я еду с вами, — мрачно заявила она, отбрасывая назад прядь намокших, подцвеченных синькой волос. — Высадите меня на площади. Я пойду в эту канцелярию и не уйду оттуда, пока они не заберут мой мусор. Если они и дальше так будут действовать, разведутся крысы, начнется тиф, помяните мои слова: будут крысы и тиф. Получите с меня, молодой человек, — сказала она Роджеру.

Роджеру приятно было, что она назвала его «молодой человек», но в то же время он не обрадовался тому, что миссис Аркрайт поедет с ними в автобусе. Патетика ее жизни и узость ее интересов угнетающе действовали на него. Она жила в отличном новеньком домике со всеми удобствами и с чудесным видом на залив, но вся ее жизнь сводилась к еженедельным схваткам и упорной борьбе за то, чтобы у нее забирали мусор.

Продвигаясь по автобусу, держась за спинки сидений, чтобы не упасть, Роджер надеялся, что миссис Аркрайт получит удовольствие от fracas[16] с чиновниками из Корпорации мусорщиков, но не добьется победы, ибо тогда она лишится горечи, которая питает ее жизнь.

Наконец настала та среда — среда, когда должна была приехать Дженни. С той минуты, как они условились о встрече, Роджер и жаждал наступления этой среды и страшился. Конечно, ему хотелось, чтобы Дженни приехала к нему, хотелось ее увидеть; конечно, он не мог не радоваться возможности прощупать почву, понять, насколько труден будет путь, который предстоит преодолеть; а если говорить, не затуманивая смысла изящной метафорой, — выяснить, есть ли у него шансы оторвать ее от мужа на достаточно долгий срок, чтобы получить необходимое утешение. И тем не менее как раз это обследование почвы, то, что придется потратить немало усилий, чтобы отторгнуть Дженни от мужа, и страшило его. Сколько будет хлопот, сколько, черт побери, уйдет сил, как это будет выбивать из колеи и лихорадить — и с каждым годом все больше.

В шесть часов Роджер вернулся с первым вечерним рейсом в Лланкрвис — с работой на этот день было покончено. Еще предстоял десятичасовой рейс, но по средам народу обычно бывало мало: многие в этот день не работали вечером и склонны были уезжать подальше, а не сидеть в карвенайских пивных. Гэрет вполне мог сам справиться и возражать не стал. Итак, Роджер направился к себе, отпер зеленую дверь, которая вела в помещение, сдаваемое миссис Пайлон-Джонс на лето, и вошел, бормоча себе под нос: «Мясо, овощи, масло. Вино, штопор. Уголь, растопка. Мы еще не решили, когда мне положено замерзнуть в снятой квартире. Картофель. Поправить запор на окне». Он был весь как натянутая струна, неуверенный в себе, несчастный. Готовиться к свиданию, наводить уют, чтобы лечь в постель в замужней женщиной в протестантском поселке, — зачем ему нужен весь этот фарс, в его-то годы? Это было несправедливо, ужасно. Он искренне жалел себя и даже немного жалел Дженни.

Тем не менее он разжег хороший огонь в камине, накалил электрический вертел, так что тот зашипел, — по крайней мере, он вкусно ее накормит, и они приятно проведут время, прежде чем он нарушит ее покой.

Миссис Пайлон-Джонс сидела тихо, как паук, на своей половине дома. Узнает ли она о том, что произойдет? А что, если Дженни, исстрадавшись в своем несчастном браке, упадет ему в объятия и затем очутится в его постели? Станет ли миссис Пайлон-Джонс наблюдать в замочную скважину? Способна она вызвать лланкрвисскую разновидность куклукс-клана или Общества по охране порядка и поддержанию закона? Но в конце-то концов (подумал он, стоя перед электрическим вертелом и почувствовав вдруг неодолимую усталость), какое это будет иметь значение, если даже она так и поступит?

Условный час пробил. Он ждал ее, она опаздывала — прошло уже десять минут, нет, пятнадцать; он уже начал браниться про себя, когда на улице раздался скрип шин и звук затормозившей машины. Он не собирался бежать к двери — пусть постучит, ну а потом он не спеша откроет, но вместо этого широко распахнул дверь. На улице стояла голубая машина. Это была Дженни.