Зима в горах

Она вошла. На ней было короткое модное пальто, под ним то же платье, что и в тот раз, когда он впервые увидел ее: простое, хорошо сшитое темно-красное шерстяное платье, короткое (укороченное?), хорошее платье (ее лучшее?). Интересно, она специально выбрала его или машинально сняла с вешалки, как единственное, которое можно надеть? Все это промелькнуло у Роджера в голове, пока она произносила первые, старательно подготовленные фразы, объясняя, почему она опоздала.

— Давайте есть, — сказал он. — Я голоден. Я ведь работал. — От волнения он говорил чуть грубовато.

— Я тоже работала. Возилась с детьми, укладывала их спать. А что у вас за работа?

— Потом расскажу.

— Это что — тайна?

— Нисколько. Я работаю на автобусе.

— На автобусе? Кем же — шофером? Вы не похожи…

— Нет, я работаю кондуктором.

— Кондуктором в автобусе? Вы, что же, занимаетесь этим на пари или как?

— Нет, я так отдыхаю. Для разнообразия. — Произнося это, он подогревал тарелки, стучал блюдцами и вообще делал все очень быстро, словно профессиональный повар.

— Что-то вы захлопотались, — сказала она, подходя к нему. — Могу я вам помочь?

— Да, можете налить себе рюмку хереса из вон той бутылки, а потом можете открыть вино и поставить его на стол. В общем, заняться мелочами. Основное я буду делать сам, потому что тут затронута моя честь. Я хочу приготовить вам хорошую еду.

— Прекрасно. Я буду заниматься одними мелочами и тогда, надеюсь, не задену вашей чести. — Он услышал, как она налила себе хереса. — Вам тоже налить?

— Нет, спасибо. — Он уже выпил джину до того, как она пришла.

Интересно, что делает ее муж в то время, как она сидит в Лланкрвисе и пьет херес в квартирке, которую миссис Пайлон-Джонс сдает на лето? Дженни говорила, что он выступает по телевизору. Именно сейчас, в этот момент? Если бы у него был телевизор, хватило бы у них нахальства включить его, сесть перед ним и смотреть на эту отвратительную гладкую физиономию?

Вот было бы здорово — сорвать с нее платье и обладать ею перед телевизором, на глазах у смотрящего с экрана мужа.

— А чем вы обычно занимаетесь? — спросила она.

— Я филолог.

— Как этот нудный старик Брайант?

— Как он.

— И что вы изучаете?

— Североевропейские языки. Больше всего я люблю скандинавские и английский.

— Я понимаю, но что именно вы изучаете в английском и в скандинавских языках? Просто грамматику и структуру?

— Видите ли, я написал довольно серьезную работу под названием: «Превращение „умляутных вариантов“ в „умляутные аллофоны“ в скандинавских языках и, в частности, в сравнении с конечными „i“ и „е“ в древневерхненемецком».

Она перестала вывинчивать пробку и, прищурясь, поглядела на него.

— Вы, конечно, шутите?

— Нет, не шучу. Такие названия часто встречаются в филологических работах. Наготове у меня, например, такой труд: «„Iа“ как особая дифтонгическая фонема в скандинавских языках переходного периода».

— Но кому все это нужно?

— Ну, видите ли, мы исследуем, как развивался язык. Изучаешь старые руны и надписи на мечах седьмого века и прочих предметах, а потом пытаешься систематизировать то, что удалось выявить, и сделать выводы относительно эволюции языка. Если удается кое-что прояснить, это помогает археологам установить, к какой эпохе относятся обнаруженные ими предметы.

— Лишь в том случае, если на предметах есть надписи?

— Да, но на большинстве предметов надписи есть.

— И вам действительно нравится этим заниматься?

— Так же, как иным нравится изучать хромосомы. Рис готов, и мясо тоже почти готово. Вы голодны?

— А что вы приготовили из мяса?

— Шашлык.

— Тогда я очень голодна.

Он поджарил толстые куски мяса, переложив их кусочками ананаса и луком. Это был его коронный номер.

— Вы к тому же еще и повар, — заметила она, садясь за стол.

— Я умею готовить только это блюдо. Остальное время ем вареные яйца.

Они принялись за еду. Он налил вина. Она с удовольствием ела, пила и болтала; отблески огня из камина падали на ее лицо. До сих пор он ни разу не был с ней наедине. В первый раз, когда они встретились, на нее давило присутствие мужа и друзей мужа; во второй раз он видел ее, когда она была матерью, строгой и любящей. Любящей! Она должна быть восприимчивой к любви и любвеобильной. Но любовь — вещь серьезная, она меняет жизнь людей, а сейчас поведение Дженни говорило лишь о том, что она дружески расположена к нему и получает удовольствие от его общества. Ничто не давило на нее, она отдыхала, не думая о своих проблемах, наслаждаясь вкусной едой.