Зима во время войны

Девушка вскочила и, всхлипывая, бросилась прочь. Солдат тоже вскочил. Я заметил, что он достал пистолет. Что-то закричали по-английски, наверное, это и был возглас Джека: «Не стреляй!» – и только тут я понял, что фантастические существо, висящее на дереве вниз головой и скрытое тканью парашюта, на самом деле пилот, выпрыгнувший из загоревшегося самолета военно-воздушных сил союзников. Я видел, как немец выстрелил в него, и это привело меня в бешенство. Думаю, тот парень стрелял от страха и неожиданности, хотя кто его разберет, может, и из кровожадности. С нашими германскими друзьями такое иногда случается. Во всяком случае, когда он прицелился снова, я замахнулся и метнул в него нож. В меткости я превзошел самого себя – попал ему прямо в затылок. Будь он в каске, ничего бы не случилось, но солдат снял ее, когда ложился на землю с девушкой. Каска валялась тут же рядом, в траве. Немец погиб на месте.

И тут я понял, что оказался в чудовищном положении. Тяжелораненый английский пилот, которого я хотел спасти от фрицев, без сознания болтается вниз головой на дереве. Рядом тело немецкого солдата, за убийство которого меня немедленно поставили бы к стенке. Впрочем, за невыдачу оккупационным властям летчика мне полагалось то же самое. Я залез на дерево. Отрезал кусок от парашютного стропа и обвязал им Джека. Затем намотал стропы на ветку, чтобы аккуратно оттянуть ее вниз. Самым трудным оказалось высвободить застрявшую в развилке ногу: во-первых, мне было дотуда не дотянуться, а во-вторых, пришлось подталкивать кверху ногу пилота с открытым переломом. Слава богу, Джек был в отключке.

Как бы то ни было, я спустил пилота на землю. Оторвал от своей рубашки полосу и перевязал рану на плече. Вскоре после этого он пришел в себя. К сожалению, мы не могли разговаривать, ведь я не знаю английского. Но, кажется, Джек понял, что я пытаюсь сообразить, как бы избавиться от мертвого фрица.

– Да, от боли я совсем плохо соображал.

– Но ты жестом показал «закопать», – продолжил Дирк. – Я четко осознавал, что убитый фриц в лесу – огромная опасность для всей деревни. Перебрал в голове кучу вариантов, даже подумывал сдаться немцам, клянусь! Но это не так легко – самому пойти навстречу собственной смерти.

В конце концов мне показалось, что я нашел выход. Ведь если английский пилот убивает немецкого солдата, то это вполне укладывается в представления о военных действиях, и деревня здесь ни при чём. К сожалению, мне не удалось объяснить это Джеку. И тогда я придумал, что тело фрица надо завернуть в парашют. Немцы наверняка знают, что здесь недавно упал английский самолет. И если найдут убитого товарища, завернутого в парашют, им придется сделать вывод, что пилот разбившегося самолета одолел его в рукопашной схватке, так ведь? Я, как мог, вырыл ножом яму. Но очень уж мешали корни деревьев, так что она получилась неглубокая. Замотал немца в парашют, положил в яму и засыпал тонким слоем земли. Я ничего у него не взял, кроме пистолета. Того самого, который теперь на поясе у Джека.

– Я не слышал, чтобы найденное в лесу тело было завернуто в парашют, – недоверчиво протянул Михиль.

– Может быть, кто-то обнаружил его раньше немцев и взял парашют себе, – предположила Эрика. – Ты же знаешь, как ценится парашютная ткань.

– Вполне возможно, – согласился Михиль.

– Я уже говорил, как отвез Джека на тележке к скрывавшемуся от немцев доктору, а потом дотащил до землянки, – завершил свой рассказ Дирк. – Через несколько недель забрали меня самого. Теперь вы всё знаете. И я тоже. Понимаю, что на самом деле должен был сам явиться к немцам.

Что-то незримое стояло между ними – между Михилем и Дирком, между Эрикой и Джеком. Конечно, после трагической истории, которую поведал Дирк, никто не имел права его винить. Ведь ни у одного разумного человека язык не повернулся бы сказать, что Дирк действовал непорядочно. А Джек и подавно. Он был тогда слишком плох, ничего не видел и не слышал. Но Дирк… «Дирк заслуживает медали за свое мужество и решительность», – размышлял Михиль. И всё же смерть отца теперь тенью пролегла между ними. «На войне любое благородство, любой героизм рано или поздно оборачивается бедой», – с горечью подумал Михиль. Отец был прав: никакой романтики в войне нет.

Выслушав рассказ своих подопечных, брат с сестрой принялись в один голос уверять Дирка, что он не сделал ничего плохого, и что зря они утром, потеряв самообладание, так резко ушли из землянки, и что Дирк правильно придумал насчет парашюта. А если кто и виноват – так это вор, стащивший парашют. Хотя что значит виноват… правильнее будет сказать, что он действовал безответственно, необдуманно. Вору следовало хотя бы сообщить немцам, что тело изначально было закутано в парашют. Брат с сестрой просили Дирка больше не казнить себя. И даже посмеялись над Джеком, который, как выяснилось, при желании мог бы подсматривать с воздуха за парочками в лесу. Но всё-таки…