Зима во время войны

Во Вланке имелся комитет помощи, основанный несколькими состоятельными дамами. Они пытались поддерживать ходоков за провизией, оказавшихся в особенно тяжелом положении. Когда кто-то из них падал и не мог продолжать путь, его помещали в больницу, где стояло шесть коек, и несколько дней за беднягой ухаживали, пока он набирался сил. Львиную долю забот о больных взяла на себя Эрика. Она пришла сюда работать, когда комитет уже некоторое время существовал, но, будучи девушкой молодой, сильной и с какими-никакими курсами медсестер за плечами, вскоре стала главной опорой Дамского комитета. Сестра Михиля трудилась здесь с радостью еще и потому, что могла добывать перевязочные материалы для Джека.

Дамский комитет помогал ходокам еще одним способом. Зал заседаний комитета было решено переоборудовать под «гостиницу». Пол застлали соломой, и те, кто не успевал найти себе пристанище до восьми вечера, могли переночевать здесь. И каждый вечер Эрика проводила тут около часа – с семи до восьми без одной минуты. Вместе с еще несколькими волонтерами она оказывала людям первую помощь: прокалывала водяные мозоли, заклеивала пластырем стертые ноги, перевязывала раны. Ближе к восьми за ней часто заходил Михиль. Это было удобно. Во-первых, юноша мог дольше пользоваться дома единственным на всю семью фонариком-жужжалкой, а во-вторых, он избавлял Эрику от необходимости возвращаться к себе в кромешной темноте в одиночестве.

Через много лет, вспоминая о войне, Михиль часто мысленно переносился в этот зальчик, где слышался негромкий гул голосов и волонтеры при тусклом мерцании свечи накладывали усталым людям повязки. Здесь царила особая атмосфера. С одной стороны, горе и боль, с другой – ощущение защищенности, пусть всего на одну-единственную ночь, чувство взаимопонимания и товарищества.

На маленькой сцене горел огонек, при свете которого выполняла свою работу Эрика. Остальная часть зала тонула во мраке, и определить, где лежали люди, можно было лишь по шуршанию соломы. К восьми часам обычно приходил пастор. Осторожно, чтобы не наступить на лежащих на соломе людей, он шел по центральному проходу к крошечному пламени свечи. Наклонившись к свету, при котором добровольцы еще продолжали заклеивать стертые ноги, пастор читал несколько строк из карманной Библии, а потом произносил короткую проповедь, обращаясь к невидимым слушателям:

– Дорогие мои, я вас не вижу, но чувствую, что вы здесь. И в эти тяжелые времена, которые все мы теперь переживаем, мы нужны друг другу…

Иногда Михиль специально приходил за Эрикой пораньше, чтобы послушать пастора. Юноша вообще-то не посещал церковь, но здесь, в маленьком темном зале, всё было иначе. Тут пастор говорил не поверх голов своей паствы, а обращался к людям. И казалось, что они отвечают ему дыханием и шорохами.

Михиль не уставал удивляться, что ни единого разу никто не крикнул пастору из темноты: «Идите-ка вы подальше со своим благочестием!» И не было случая, чтобы кто-нибудь сказал: «Я католик и не желаю слушать пастора-протестанта». Наоборот, люди пожимали ему руку или ловили полы его одеяния со словами: «Спасибо вам, как хорошо, что вы пришли». Как-то раз один мужчина попросил дать ему страничку из Библии, единственную страничку. «Я никогда не верил в бога, – прошептал он, – но сейчас хочу, чтобы у меня было хоть что-то от Господа».

Михиль не мог понять, как это получалось, но он чувствовал, что собравшиеся в крошечном зале голодные, оборванные ходоки испытывали умиротворение. В чём был секрет? В том, что эти изможденные долгой дорогой люди наконец-то могли прилечь на соломе и вытянуть свои натруженные руки и ноги? Или в том, что все они находились в одинаковом положении? Все – голодные. Все – вдали от родного дома. Завтра они снова тронутся в путь, снова будут прятаться от авианалетов и ломать голову, где провести ночь. Поразительно. Да, отец был прав, когда говорил, что война – это голод, слезы, лишения, страх, боль, но всё же… Вслушиваясь в шуршание соломы, Михиль сознавал: война смогла его чему-то научить, в ней непостижимым образом присутствовало нечто такое, что он будет вспоминать всю жизнь.

Вечером того дня, когда в здании Зеленого Креста прошел обыск, Михиль, как обычно, взял фонарик, чтобы отправиться за Эрикой, и тут – звонок в дверь. Юноша открыл, думая, что увидит кого-нибудь из ходоков. Но перед ним стоял Схафтер.

– Здравствуйте… здравствуйте, Схафтер, заходите, – пробормотал Михиль.

– Нет, – отрезал Схафтер.

– Чем могу быть вам полезен?

– Выслушай меня, – сердито произнес Схафтер. – Ты бросил мне в почтовый ящик письмо. Не знаю зачем, но мне это совсем не понравилось. И вот сегодня здание Зеленого Креста обыскали. Говорят, ничего не нашли.

– С чего вы взяли, что это я бросил вам в ящик письмо?

– Мне это точно известно.

– Как вы об этом узнали?

– Тебя это не касается. Полагаю, ты записал меня в предатели. Но я тебя в измене не подозреваю, поэтому ничуть не удивлен, что оружия в здании не оказалось. Я пришел, чтобы сказать тебе, что никогда в жизни ничего и никого не выдавал немцам.