Зима вороньих масок

“Это не сомнения, святой отец, – хотел сказать Родольф, – а неумелая игра, загнавшая меня в позорный тупик”. Подозрительность – не та черта, которая была дарована виконту от рождения, потому, пытаясь её изобразить, он понимал со временем, насколько же нелепо выглядит в глазах гостя. “Кто, если не Господь, привёл их в мой город? – спрашивал он себя. – Подделывать письмо? Во имя всего святого, ради чего? Зачем, вступая в схватку с мором, выдавать себя за кого-то другого?” В стремлениях спасти город Родольф взывал и к смертным, и к высшим силам, и вот, когда помощь пришла, он принялся выискивать в явившемся чуде зёрна обмана. Множество раз твердили ему, что он сверх меры прям и честен. Говорил об этом сын, говорила милая супруга. Шептались слуги за его спиной. Говорил ему об этом кардинал, отправляя Родольфа из Рима в необозначенный на картах город. Из крайности простодушия Родольф Кампо бросился в крайность, ей противоположную.

– Простите мою недоверчивость, – сказал Родольф, выпрямившись в кресле; правитель не должен подавать виду, что тягости жизни способны его согнуть. – Ещё вина, пресвитер?

– Смилуйтесь, милорд! Ваше вино прекрасно, как ангельская песня, но мне ещё читать бенедикцию над водой, а охмеление – не лучшее тому подспорье. – Отец Фома склонил голову в лёгком поклоне и отодвинул чашу. – Я согрелся, и на том спасибо.

– Итак, давно вы занимаетесь целительством? – спросил Андре, пока отец собирался с мыслями.

– Ох… нет, я всего лишь провожу водосвятие. – Пресвитер неуклюже повернулся в кресле, чтобы видеть и виконта, и его сына. – Каждый должен заниматься своим делом, не так ли? Кухарка – готовить обед, сапожник – починять подошвы. А священник – врачевать души, не тела. В этом состоит замысел Божий, – принялся философствовать святой отец. – Иначе наступит Вавилон. Восстанет падший город…

– Нас интересуют врачи, которые пришли с вами, – перебил Андре. – Расскажите о них.

– О, ну… это добрые христиане, чтущие данные Господом заветы. Двое из них имеют в равной степени богатую практику в медицине, третий только-только закончил изучать науку в теории, четвертого мне отрекомендовали как хорошего аптекаря…

– И вы давно знакомы с ними, отче?

– Только с Илбертом – его я знал ещё ребенком. Заботился о нём, как родной отец. Фламандца, аптекаря и наших мортусов нанял в Реймсе Гарольд Винтеркафф, английский доктор, который следует с нами из Парижа. – Брови пресвитера печально сдвинулись. – Я не сыскал возможности привести с собой больше людей, за что прошу меня простить великодушно. Известие о поветрии было такими… внезапными. Да и финансы наши далеко не безграничны.

– Вы, должно быть, крепко уверены в этом англичанине, раз позволили ему найм, – заметил Андре.

– О, у меня нет причин сомневаться в его решениях. Архидьякон Ле Паро высказывался о нём весьма лестно, когда предлагал включить его в наш отряд, – рассыпался похвалами отец Фома. – Винтеркафф обучался в Парижском университете и проявлял, как говорят, глубокое понимание науки. А после, насколько мне известно, продолжил постигать врачебное дело у одного шотландского… знахаря, – тихо проговорил пресвитер и сразу поспешил развеять все вероятные опасения: – Но беспокоиться не о чем! Церковь всецело одобряет методы его лечения. Исцеление ведь, как и всякое благо, исходит от Господа, а мы лишь инструменты в руках Его.

Дождавшись, когда священник закончит, Родольф допил остаток вина, как пресную воду.

– Я хочу его видеть, – объявил он пресвитеру. – Андре проводит вас, а вы покажете моему сыну, где найти этого человека.

Chapter IV. Noctis tenebris

Паскаль не помнил, как спустился вниз, как пересёк он зал и вошёл в хлев. Не помнил, встретил ли кого из мортусов, позаботились ли они о старике, или тот всё так же сидел в своем кресле, слепо таращась в погасший камин. Всё внимание аптекаря занимали мысли, туда ли завела его судьба, там ли он находится, где должен, и поступает ли он так, как следует поступать христианину. Правильно ли, подобно Лонгинию, избавить мученика от страданий? Пожалуй, да. Но правильно ли будет до времени, что отведено Господом, оборвать и десятки других жизней? Ведь безнадёжно больные, так или иначе, ещё не раз повстречаются врачам в этом городе. Паскаль принял решение, что не скажет никому о случае на чердаке. Во всяком случае, не заведёт разговора первым. Возможно, среди врачей, а, в особенности, среди врачей в масках, подобная практика не редкость, и кричать о случившемся с трибуны – выставлять себя дураком. Но если кто-нибудь сведущий, будь то фламандец Локхорст или святой отец, спросят его о том, что произошло этой ночью в маленькой комнате под крышей, аптекарь изложит всё в подробностях, и тогда пускай суд Божий, как и суд людской, будет строгим и справедливым.