Зима вороньих масок

Сильвио присвистнул и по-молодецки щёлкнул пальцами. Служанки с торопливой суетой поднесли отцу Фоме все три его плаща. Пресвитер ощупал подкладку первого, похлопал по внутренним карманам, однако никакого письма там не оказалось, как и во втором, и в третьем. Раздосадовано сопя, как пёс, забывший, куда зарыл кость, он заново перепроверил каждую накидку. Обитатели замка безучастно наблюдали за его напрасными поисками.

– Посмотрите на полу, – хлопотливо произнес пресвитер, понимая, видимо, что теряет к себе доверие. – Ибо я уверен, что хранил его при себе.

Просьба его выглядела заведомо безнадёжной, но Андре выполнил её, дабы не вышло такой ситуации, что в доме Кампо намеренно оклеветали честного человека. Сняв со стены фонарь, куда повесил его ранее, Андре прошёл по залу к двери, а после в дальний угол, где дожидались распоряжений слуги и где размещалась гардеробная для гостей. На полу не было ничего кроме трещин, источивших базальтовые плиты, и оставшихся кое-где после уборки пыльных комков. Вернувшись к столу, Андре пожал плечами.

– Значит, оно у брата Гратина, – уверенно заявил отец Фома. – Пошлите за ним, ваша милость. Или, если хотите, я сам схожу. Всего несколько минут, и я буду здесь… – с этими словами он неуклюже набросил на плечи плащ и, охнув, попытался встать с кресла. Андре опустил руку ему на плечо, осадил на место.

– Не горячитесь так, святой отец, успеется. Вы же не собираетесь уезжать из города в скором времени?

Родольф Кампо надеялся, что священник понял посыл: уйти ему не позволят, пока он не предоставит сколь-нибудь вразумительное объяснение прибытию отряда в город. История с письмом приора Мартина, которое оказалось аж в самом Париже, казалась виконту, мягко говоря, неправдивой.

– Нет, оно определенно должно быть где-то здесь… Просто невообразимо, что я мог его потерять! – дрожащим голосом пожаловался пресвитер. – Но почему бы нам не спросить самого отца Мартина? Наверняка он сможет разрешить вопрос!

– Он умер, – обрубил, как топором, Андре.

Священник на короткий миг прикрыл глаза и перекрестился.

– Я всего лишь хочу знать, что вы именно те, кем представляетесь, – пояснил суть претензий Родольф, смиловавшись над суетливым толстяком.

Пресвитер отвязал от пояса короткий тубус из твёрдой кожи, сделал это впопыхах, словно доказательства могли сами по себе исчезнуть, не успей он предъявить их в кратчайшие сроки. Он высыпал на стол содержимое футляра – какие-то бумаги, катушки с нитью, пару восковых свечей и письменные принадлежности. Святой отец распределил предметы по каменной плоскости стола так, чтобы все они были на виду, показывая, что ему нечего скрывать.

– Вот, ваша милость. Взгляните, – он протянул Родольфу серебряную печать с изображённым на ней владетельным мужем в волнистой тунике, несшим в одной руке ростовой крест Спасителя, а в другой – Священное Писание; корону на голове его венчала лилия Меровингов. – Это король Хильдеберт, сын Хлодвика-крестителя. В стенах нашего монастыря покоятся многие его потомки. Да будет вам известно – так выглядит печать аббатства, при котором я состою пресвитером. Это может подтвердить любой, кто изучал геральдику, – заявил священник, проведя пухлыми пальцами по филиграни. – Если и это не убедит вас в том, что мы не самозванцы и не замышляем ничего дурного, то, Господь свидетель, я и не знаю, какие доказательства мне надобно отыскать, – сказал он жалостливо. – Кроме тех, что вы можете прямо сейчас наблюдать на улицах вашего города.

Родольф, конечно, слышал о парижской базилике, служившей усыпальницей для королей первой франкской династии. Представленная печать была выполнена весьма искусно; остатки сургуча в пазах говорили о частом её использовании. Однако виконта заинтересовала другая, изученная до малейшего изгиба печать – та, что была на письме, выпавшем из тубуса вместе с остальными бумагами. Печать из пожелтевшего, растрескавшегося на морозе сургуча с выгравированным на ней змеем, сражённым в пасть упавшим с небес мечом.

– А это, как вы успели заметить… – стал объяснять отец Фома, но Родольф остановил его.

Виконт сковырнул сургуч, развернул лист письма и бегло изучил его строки.

– Сильвио, – обратился Родольф к слуге. – Чей это почерк, Сильвио?

Старик склонился над записями, прищурил подслеповатые глаза. Андре подсветил ему фонарём.

– Моё зрение не позволяет мне утверждать с исключительной уверенностью, синьор, но думается мне, что ваш.