Зима вороньих масок

Виконт принялся мерить шагами спальню, нашёптывая числа. Сперва он вёл подсчёт ударам колокола, но они звучали так раздражительно редко, что Родольф то и дело сбивался со счёту, принимая новый удар за продолжение прошлого. Потом он принялся считать шаги. Это оказалось проще. Их требовалось ровно четырнадцать, чтобы пересечь спальню вдоль, и десять с половиной – поперёк. Но как считать половину шага? Целым числом, когда пересекаешь покои дважды, или эти полшага вовсе не стоит принимать во внимание? “Нет, дель Ферро был бы мною недоволен”, – опомнился Родольф и прекратил своё бессмысленное занятие. Однако вскоре пожалел об этом. Бредовые мысли о математике сменились картинами прошлого; виконту вспомнились люди в странных костюмах, ходившие по улицам Рима двадцать лет назад. Из-под шляп их торчали длинные матерчатые клювы, походившие больше на хоботки омерзительных кровососов, длиннополые плащи блестели от плавящегося по жаре воска, в руках чудовища держали короткие жерди с шипом на конце, а воздух возвещал об их приближении разящим запахом чеснока. Тогда Родольф видел их лишь издалека – беда обошла его дом, и люди в костюмах не ступали на его порог, но их внешность, достойная самого трепетного из кошмаров, вызывала дрожь при каждом мимолетном воспоминании о тех страшных днях. Враг, насланный Сатаной на Вечный Город, был жесток и коварен, и сразить его можно было лишь оружием, не ведавшим жалости. Таким оружием в руках Господа были чумные доктора. Неся очищение, ступали они по следам смерти и временами отнимали у неё то, что она уже считала своим. Искусство их было далеко от совершенства – прикрытая богословием алхимия со случайно вырванными из медицинских трактатов знаниями – вот меч и щит, им данный. Однако кого-то им нет-нет, да удавалось спасти. Кого-то они спасут и сейчас. Кого-то…

Может, всё-таки стоило позвать одного из них, чтобы он взглянул на Кристи? На милое, невинное дитя. Может, каким-то невероятным образом отец ошибся, перепутав пятна на теле дочери с иной хворью, от которой существует лекарство, несправедливо придал почерневшим язвам наихудшее из значений?

О, нет! Глупы и напрасны надежды на свет, когда вечная тьма заволокла ослепшие очи. Родольф видел в Риме пораженных чёрной смертью, видел как знатных господ, так и безродных бродяг, чьи тела осквернила печать мора. Это была особая его разновидность, пред которой отступали даже врачи в нелепых масках. Когда у человека чернели пальцы, когда тело его раскалялось, как асфальтовая дорога, а дыхание сбивалось в стон, всем становилось понятно, что дни больного сочтены, часы на исходе, а последние минуты будут ужасней самой смерти. Знал это и Родольф Кампо. Господи, Господи, как боялся он посмотреть в детские глаза и увидеть там отражение небытия!

Так, промаявшись до полуночи, напрасно сминая постель, он проклял бездействие и, решившись на отчаянный шаг, вызвал Сильвио и приказал ему отыскать сына.

Через четверть часа явился Андре с известиями. Отряд, состоящий из врачей, святых братьев, мортусов-испанцев и пресвитера благополучно достиг города, и, при участии солдат гвардии, начал борьбу с мором. Чумные доктора обходят дома, больных омывают горячей водой, которую разогревают и освящают у собора, на площади Святых Мучеников. Они жгут заразу раскалённым железом, а раны залечивают разнообразными припарками. К нынешнему часу врачи уже обошли две улицы, соседствующие с площадью. Они входят во все дома, будь то крестьянская хижина или жилище мастера-ремесленника, и каждый нуждающийся в лечении сполна получает всё необходимое. Люди в масках не жалеют сил, будучи уверенными, что труд и средства их будут возмещены монетой. Господь услышал молитвы горожан. Услышал молитвы приора Мартина, отдавшего жизнь за то, чтобы дьявол проиграл эту битву. Родольф редко обращался к Богу с просьбами, но вдруг самую главную из них он всё же услышал?

– Как она? – спросил синьор. Андре понял, что речь идёт о сестре.

– Спит, – ответил он погребальным голосом, точно произошло самое худшее.

– С…пит? – повторил Родольф, с трудом совладав с речью. С недавней поры он находил в этом слове двоякий смысл.

– Сестра Ноелла напоила Кристи молоком, и девочка уснула.

Виконт присел на край постели; лоб его покрыли мелкие капли. Не найдя под рукой ничего подходящего, он вытер испарину балдахином. Значит, дочь жива. Только никакого облегчения от этой новости синьор не испытывал.

– Хорошо… – выдохнул он. Андре подал отцу платок. – Кто-нибудь… был у неё? Кто-нибудь из тех людей?

Сын посмотрел на Родольфа тяжёлым хмурым взглядом. “Разве не ты, отец, распорядился, чтобы никто посторонний к ней не входил? Не ты ли прячешь от неё последний шанс на жизнь?” Напрасно виконт надеялся, что слово его будет нарушено. Его сын – человек чести, и действовать против воли отца не станет. Как низко было думать иначе!

Родольф отбросил балдахин и поднялся с кровати, полный решимости.

– Я буду внизу, – сообщил он, одеваясь. – Приведи ко мне человека из отряда. У меня есть к нему разговор.