Зима вороньих масок

Двадцать лет минуло, но Родольф знал – позабыть или, хотя бы, смазать воспоминания тех июльских дней ему вряд ли не удастся. Они будут преследовать его до последнего вздоха, напоминать, что он не более чем смертный муж со всеми присущими человеку пороками. Однако те безумные дни даровали Родольфу и полезные знания – знания, которые, надеялся он, никогда ему не пригодятся. Знания о том, как стоит встречать пришедший в город мор.

Размерами Финвилль был никак не сравним с великим Римом, и бороться с поветрием здесь было куда проще. По крайней мере, по началу. Первых жертв поветрия хоронили своечасно, в тот же день, – Родольф щедро платил гробовщикам, Андре распределял гвардейцев по улицам, чтобы те следили за порядком, а отец Мартин бросил всё силы клира на борьбу с болезнью. В один момент казалось, что общими усилиями распространение скверны было остановлено, но после внезапной смерти приора мор точно получил второе дыхание, засвирепствовал с новой злостью. Каждый час Андре приносил отцу тревожные известия: чума приходит в новые дома, собор не вмещает больше людей. Виконт понимал, что ситуация вышла из-под контроля, но сделать ничего не мог. Ему оставалось надеяться, что гонец, отправленный в Реймс утром третьего дня от начала поветрия, справился с поставленной задачей и таки донёс страшные известия. Но в то, что помощь прибудет, пока ещё не слишком поздно, Родольф не верил особо. Финвилль теперь, всё же, – не французский город, а помогать своему недавнему врагу власти Реймса вряд ли соблаговолят. Конечно, письма можно было отправить в Милан или то Рим, но ко времени, когда они дойдут, всё будет кончено с тем или иным исходом. Возможно, – иногда посещала виконта мысль, – гонец и вовсе не добрался до Реймса, – снега в те дни сыпали с особенно обильно. Стоило, наверное, попросить месье Ле Гоффа о содействии, – поздно догадался Родольф. У рыцаря французской короны наверняка имеются давние связи, а его подпись в письме, и его человек, который бы это письмо доставил, смогли бы побудить Реймс, или какой другой крупный город, расположенный относительно по соседству, к активным действиям по спасению Финвилля. Смирившись с тем, что внезапного чуда ждать не стоит, и всё, как всегда, минует само собой, Родольф отозвал солдат с улиц. Жители Финвилля и так уже поняли, что покидать дома – себе во вред, а морозы лишний раз подтверждали сие умозаключение. Последним распоряжением виконт приказал горожанам помечать свои дома чёрным знаком, если мор всё же проникнет под их кров, дабы случайный путник или нерадивый сосед, сам того не ведая, не выпустил заразу на волю.

На внешней стене замка, под раскрошившейся короной башни, ветер терзал стяги дома Кампо, бил ненавистно в холщовую ткань, как в боевые барабаны. Изображённый на полотнах герб был придуман отцом Родольфа, когда кардинал Ипполито д’Эсте, оценив заслуги Августо перед церковью, позволил ему завести печать и родовой знак. Впоследствии Сильвио не раз напоминал Родольфу о значении его родовых символов; старик относился к гербу с трепетом и восхищением, как будто эмблема эта на самом деле представляла не дешёвые мазки уличного художника, а творенье гениев кисти, вдохновлённых благодатью Божьей. Герб символизировал светлую, как цвет лазурного поля, победу праведной жизни над наползающей тьмой, а упавший с небес меч Архангела Михаила пронзал лживую пасть змия-искусителя.

В своё время Сильвио настоял на том, чтобы знамёна дома Кампо возвышались над городом. Но, вспоминая слова, какими старый неаполитанец описывал геральдические знаки, венчающие теперь стены замка, Родольф чувствовал не гордость, а укор, колючую насмешку. Ведь не было в деяниях виконта ни смелости, ни решительности, когда беда явилась в Финвилль, как не было ничего победоносного и в том, что спрятался он за толстыми воротами и приказал поднять мост, завидев, что враг подступил совсем близко. Не величие рода символизировал семейный герб, но порицание, что не сумел Родольф оградить от беды родные сердца, которые в битве с чумой проявили гораздо большую доблесть, чем он сам. А змий не торопился покидать город. Он кружился над тесными улицами, испускал на крыши яд, спал на площади, овив чешуйчатым телом белые стены собора, обезобразил лик святого мученика, осквернил блаженные образа. Он с жаждой пил жизнь, которую Августо Кампо, озаряя полотно лазурью, поклялся защищать, и хохотал он абиссально, глядя на огненный меч, чьё пламя угасло, а сталь заржавела…

Прошёл час или около того, пока виконт предавался тяжким размышлениям, заполняя ими бессонницу. Финвилль окутала тьма. Ветер стих, и наступила необычайная тишина, глубокая и таинственная. Тучи на небе омывали месяц и яркие колючие звезды. Собаки умолкли, но Родольф был уверен – стоит ему спуститься вниз, в покои, и прилечь, как те снова заладят свои дьявольские завывания. Нет, уснуть ему не удастся. Разве что под самый рассвет. Новый рассвет, который, он надеялся, принесёт конец поветрию.