Зима вороньих масок

Слуга был одет в серый жакет с серебристыми пуговицами, высоким воротом и пышными плечами, того же цвета шоссы, и подпоясан кожаным ремнём с потемневшей серебряной бляхой, изображавшей львиный зев. На груди его красовалась блохоловка в форме куриного яйца. Такую же, с причудливым орнаментом, Сильвио подал и господину, только очищенную, как виделось, намедни от налёта. Присмотревшись, виконт различил изображённое на двух её долях диковинное действо: нижняя половина представляла собой котёл, обласканный пламенем; в верхней части двое мужей – один умудрённый наукой, с острой германской бородкой, а другой по-дикарски простоватый, со взъерошенными волосами – опускали в кипящий котёл ингредиенты. Первый – ветвь омелы с ягодами, а второй – извивающуюся змею с зубастой пастью, прыщущей ядом. К блохоловке крепилась цепочка из сусального золота.

– Не знал, что у нас есть такое, – разбавил тишину синьор, с изучающим интересом разглядывая блохоловку. Ему доводилось видеть подобные украшения у знатных дам Рима и Милана, но те блохоловки выглядели богато – в форме головы какого-нибудь животного, украшенные перламутровым жемчугом и белым золотом, облагороженные дорогими мехами; эта же выполняла функции исключительно практические, была в меру простой и даже аскетичной.

– Да, синьор. Есть, – огласил и без того уже известный факт Сильвио. В виду своей немногословности он был хорошим слушателем, но не собеседником.

Родольф надел тёплый тиснёный жилет с меховым подбоем, сшитый на заказ одним римским мастером в аккурат перед отбытием Родольфа на север. Сильвио помог господину зашнуровать на груди плащ.

– Мне пойти с вами, синьор? – спросил слуга высоким размеренным тоном.

– Не стоит утруждать себя подъёмом, дорогой Сильвио, – отказал Родольф. Слуга мог бы настоять на своём, и синьор, пожалуй, сдался бы, страшась напирающего отовсюду одиночества, но старику всегда хватало и одного слова; лишних вопросов он приучился не задавать.

Было около семи вечера, когда Родольф миновал показавшуюся ему бесконечной винтовую лестницу и очутился на смотровой площадке юго-восточной башни. Подъёмные ступени давно обветшали и были наполовину разрушены, как, впрочем, и добрая часть всего замка, каким он перешёл во владение виконта. За годы своего правления синьор восстановил жилые покои и залы с множеством очагов, что смыла, правда, имело немного, – замок видел гостей во дни всё более редкие, и подавляющее число его помещений извечно пустовало. Что же касается подъёмов к башням, как и неисчислимых тоннелей, и потайных крипт, и погребов в подземных катакомбах, кои слуги находят и по сей день, – до них не дошли ни руки, ни финансы семьи Кампо.

Полусгнившие камнемётные баллисты на башнях, похожие на гигантских стрекоз, расправивших крылья, несли свой бессменный караул. Кто и зачем установил их сюда, для всех осталась вечной загадкой. Родольф подошёл к одной из машин и меланхолично смахнул снег с проржавевшей дуги. Синьор не случайно выбрал именно эту башню – отсюда лучше всего был виден город.

Замок, охранявший Финвилль, носил имя Garde Fronti`ere, но Родольф знал, что это не изначальное его название. Так нарёк его король Филипп, первый своего имени, когда обнаружил на границе своих владений брошенную крепость, возведённую, вероятно, пришедшими с севера варварами в годы падения Рима, потому и не ведал никто настоящего имени замка. Тогда применения ему не нашлось, – он возвышался в местах диких и нехоженых, оторванный от мира, ненужный и потерянный, и Страж Границ пустовал ещё несколько столетий. Иные правители, вспоминая (или же вовсе открывая заново), что в королевстве их находится замок, мрачный и неприглядный, но, тем не менее, крепкий, способный выдержать длительную осаду, отправляли сюда гарнизон, дабы засвидетельствовать свою власть над прилежащими землями, но, по ряду причин, войско, прибывшее к чёрным запустевшим стенам, никогда не задерживалось у них надолго. Людовик Святой начал было возводить собор, поднимать из руин старый монастырь и каменный город, где с незапамятных времён сохранились древние каркасы домов, построенных, как говорили сведущие, одновременно с самой крепостью, но со смертью короля мастер-строитель, чьё имя утеряно, остановил строительные работы и прекратил реставрацию жилых кварталов вокруг площади. С тех пор никто не заявлял на замок прав – ни Франция, ни вечно голодная и алчущая Священная Римская Империя, ни другие соседи.