Неподалеку стояла женщина в ярко-красном с синим театральном костюме, она уже нанесла грим, приклеила дополнительные локоны к прическе, а руки ее сковывала канга в форме рыбы[120]
– это была Су Сань, рядом с ней находился только старик, который аккомпанировал ей на эрху. Голос у актрисы был пронзительным и звонким, стоило ей только запеть, как царящие на Тяньцяо гомон и разноголосье тут же оказывались повержены. Непонятно было, нарочно ли она готовила голос для выступления на мосту Тяньцяо.Шан Сижуй с улыбкой сказал:
– Эта пьеса походит к обстановке!
Чэн Фэнтай тоже улыбнулся:
– Да и сцена уже готова.
Актриса выбрала самый впечатляющий отрывок:
Слушая либретто пьесы, Шан Сижуй попутно высказывал критические замечания:
– Слово «улица» звучит плохо, «отправиться» тоже плохо, как и «передать»; «скажите» тоже выговорила плохо… Дикция никуда не годится, она, должно быть, с юга!
Хмыкнув, Чэн Фэнтай сказал:
– Шан-лаобань, не стоит придираться к уличным актёрам.
Шан Сижуй ответил:
– Я не придираюсь, говорю так просто, не всерьёз! – Он вытащил несколько цзяо и положил их на медный гонг, с улыбкой кивнув девушке, для него не имело значения, где он повстречал артиста, каждый был ему близок.
Шагая дальше, они услышали отрывок из сяншэна, а затем посмотрели немного выступление. Когда Шан Сижуй приехал в Бэйпин, Тяньцяо казался ему диковинным местом, и он ходил туда каждый день, так увлекаясь прогулкой, что забывал обо всём. Пообтесавшись, он повидал многое, и Тяньцяо уже не так очаровывала. Теперь он приходил туда со скрытыми намерениями: можно ли шутку, услышанную в сяншэне, переложить на театральное представление, можно ли номер из циркового выступления исполнить самому. Чэн Фэнтай был родом из Шанхая, города оживлённого и праздничного, и он часто хаживал в места веселее и занимательнее, чем Тяньцяо, поэтому не отдавал последнему особого предпочтения, лишь чувствовал, что ему присущи естественные суетность и грубость, чего другим местам недоставало: оно казалось шумным, по-своему очаровательным и любопытным.
Чэн Фэнтай сказал:
– Когда выдастся возможность, отведу тебя в шанхайский «Дашицзе»[121]
, там ещё занимательнее, чем здесь!– «Дашицзе» я знаю! Когда мы выступали в Шанхае, всё было расписано по минутам, и я так и не побывал там. Ты точно отведёшь меня туда?
Чэн Фэнтай крепко схватил его за руку:
– Точно отведу.
Пока они разговаривали, к ним подбежала кучка чумазых детей. Они, похоже, узнали Шан Сижуя и с радостью к нему подбежали, наперебой крича:
– Господин Шан, господин Шан, господин Шан!
Сбитые с ног этой пылкой встречей, Шан Сижуй и Чэн Фэнтай невольно отступили. Дети окружили Шан Сижуя и принялись забрасывать его просьбами:
– Господин Шан! Господин Шан, дайте немного денежек купить засахаренные бобы!
Шан Сижуй улыбнулся:
– Какое у нас правило? Хотите получить что-то вкусное, сперва исполните новый отрывок из пьесы.
Один из малышей ударил себя по груди:
– Господин Шан! Я исполню для вас отрывок: «Приютом бедняков заведую я, имя мне – Девятый Лю. Один учёный кабинетный, что обнищал вконец, признал меня наставником своим да научил, что палка с лотосами благородства мне придаст, теперь брожу я с посохом в руках в квартале цветочных домов…»
Шан Сижуй немедленно сказал:
– «Повесть о красавице Ли»[122]
. Уже слышал.Другой мальчишка, оттолкнув приятеля, вышел вперёд:
– Послушайте меня, послушайте меня! «Народы Чу и Хань встревожены, покинули великий Чэнсянь два мудреца: Лю Чэн и Юань Чжао. В тот год нагрянула вдруг засуха в Великий Чэн, и рис дороже жемчуга стал стоить…»
Шан Сижуй с улыбкой махнул рукой:
– «Двое бессмертных собирают травы». Это же «Счёт поступающим сокровищам»![123]
– Послушайте меня! Господин Шан! Я могу!
– Эй! У меня есть кое-что новенькое! Господин Шан! У них нет ничего годного!