– То, что ты только что продемонстрировал, весьма впечатляюще, это не похоже на обычную военную акробатику, воришка прямо-таки вопил от боли!
Шан Сижуй самодовольно ответил:
– Это техника, придуманная семьёй Шан, на сцене приёмы из неё выглядят красивее и эффектнее прочих, но и вне сцены она кое на что способна. Хотя эту технику нельзя назвать настоящим кунг-фу, её достаточно, чтобы одолеть такого вот воришку.
Чэн Фэнтай сказал:
– Глядя на тебя, одетого в женское платье, точь-в-точь как взрослая барышня, я считал тебя таким же хрупким и слабым, а иначе бы не подставился из-за тебя под удары в тереме «Хуэйбинь».
Шан Сижуй взглянул на него:
– А! Так вы сожалеете!
Чэн Фэнтай поспешил возразить:
– Как я могу сожалеть, я тогда и кости готов был переломать себе!
Обрадованный, Шан Сижуй рассмеялся.
Обойди хоть весь Бэйпин, но лапша под соусам чжацзян, что подают в «Хуцзи», считается самой лучшей. Продуктов они не жалеют, лапша там упругая, а соус из тушёных овощей готовят по секретному рецепту, передающемуся из поколения в поколение. Шан Сижуй регулярно туда наведывался, не отведай он той лапши хотя бы раз в несколько дней, и в теле тут же становилось нехорошо, он словно пристрастился к ней. Именно потому, что он часто удостаивал лапшичную своим присутствием, работники и постоянные гости уже знали его, знали они так же, что с другими сударь Шан ведёт себя нерешительно и застенчиво, и очень любили, окружив его со всех сторон, поддразнивать, что казалось Шан Сижую невыносимым.
Шан Сижуй вошёл в лапшичную и, не дожидаясь выкрика полового, сразу направился к нему и, сунув ему в руку несколько монет, обернулся к Чэн Фэнтаю и спросил:
– Что второй господин будет есть?
Чэн Фэнтай ответил:
– То же, что и Шан-лаобань.
Шан Сижуй тихим голосом проговорил:
– Две плошки лапши под соусом чжацзян, которая за три ляна, две плошки овощного супа с перцем чили и красным маслом, остальное как обычно, и добавьте ещё два отваренных в чае яйца.
Под остальным подразумевалась порция тушёной говядины со специями, свиной студень, ещё два отварных яйца, блюдечко молодого бамбука в чили-масле, горшочек хуэйгожоу[112]
да порция утиных крылышек. Когда они ели здесь в прошлый раз, то Шан Сижуй ещё не слишком хорошо знал Чэн Фэнтая и потому не решался показать ему свой отменный аппетит. Сегодня всё было иначе. Чэн Фэнтай, услышав, как половой выкрикивает блюда, заказанные Шан Сижуем, окинул взглядом его хрупкую фигурку и подумал, что прокормить актёра не так-то просто и будущая семья разорится только на еде для него. Половой всё записал, а Шан Сижуй, закончив перечислять блюда, придержал того за руку и с каменным лицом распорядился:– Оставшиеся два мао возьми себе, но объявлять себя запрещаю!
Половой, объятый трепетом, кивнул, затем повернулся и во весь голос заорал:
– Всё как обычно, для постоянного гостя! И добавить ещё порцию лапши, порцию супа и два отваренных в чае яйца! Шан-лаобань пожаловал два мао…
Шан Сижуй сурово прервал его:
– Закрой рот! Что только что тебе сказал!
Половой тут же заговорил по-другому:
– А?.. О! Шан-лаобань пожаловал два мао и запретил себя объявлять!
Этот крик прозвучал оглушительнее любого другого, и все посетители в зале один за другим подняли глаза и уставились на них, те же, кто лично знал Шан Сижуя, принялись его приветствовать:
– Ух! Сударь Шан пожаловал!
– Шан-лаобань, неплохо выглядите! Поднабрали!
– Господин Шан! Что новенького готовите нам сейчас?
Шан Сижуй издал сердитое: «Ай-яй!» – и гневно воззрился на полового, думая: «И сегодня спокойно поесть не удалось, ты, тупица эдакий, нарочно, что ли, это сделал?»
Понурый половой убежал на кухню. Чэн Фэнтай во весь голос расхохотался.
Как и в прошлый раз, Шан Сижуй поприветствовал каждого поклонника театра, справившись об их здоровье – неважно, знал он их или нет. А затем, терпеливо снося их поддразнивания, молча принялся отрывать зубами от мяса большие куски. Чэн Фэнтай был знаком с Шан Сижуем больше года, но только сегодня почувствовал, что тот наконец признал его за близкого себе человека. Всё потому, что в прошлом, когда они ходили в какой-нибудь ресторан, Шан Сижуй за исключением отменного аппетита во время еды отличался превосходными манерами, он и сам понимал, что должен поддерживать свой образ, да и боялся насмешек. Сегодня же все манеры оказались позабыты, он набросился на еду, как дикий зверь, при виде свиного студня глаза его загорелись, а от одного взгляда на его рот, полный аккуратных белых зубов, бросало в дрожь. За обеденным столом Чэн Фэнтай уступал ему во всём, вплоть до того, что даже помимо своей воли подносил ему еду палочками и разливал суп, боясь, как бы тот не набросился на палочки и не сгрыз их. Нахмурив брови, Чэн Фэнтай с улыбкой проговорил:
– Шан-лаобань, помедленнее, второй господин не станет отбирать у тебя еду, это всё твоё. Правда. Если не наешься, закажем ещё.