Зимняя бухта

Я выбрался следом, мы вытащили каяк на пирс. Пахло краской и маслом. Над нашими головами дрались две чайки. Мужчина в синих брюках и заляпанной краской майке пытался взгромоздить подвесной мотор на тележку.

— Извините, — сказал я. — Мы хотели бы на неделю где-то оставить наш каяк.

— Мы хорошо заплатим, — продолжил Смурф, доставая свои сотки.

Мужчина с тележкой остановился. Вытер каплю пота на лбу и кивнул в сторону решетки с колючей проволокой:

— Можете оставить его вон там. Сотня крон за неделю. Я здесь с девяти до шести, так что вечером вы его забрать не сможете.

— Отлично, — сказал Смурф, расплатившись.

Мы ухватили каяк, переволокли его через решетку и положили на неотесанные доски. Весла оставили под ним. Смурф подергал решетку. Осмотрел три ряда колючей проволоки.

— Если кто-то задумает кражу, придется поработать кусачками, — сообщил он с довольной физиономией.

Распростившись с работником верфи, мы прошли под подвесным мостом Эссингеледена и погрузились в прохладную набережную вдоль Карлбергского канала.

На выжженном солнцем газоне перед Карлберг-ским дворцом загорали люди. На гравии возле лестницы играли в петанк[1]. Посередине канала медленно плыл катер с надписью «Полиция». Двое полицейских в голубых рубашках с короткими рукавами всматривались в берег.

Смурф, прищурившись, наблюдал за ними. Вот полицейский катер исчез за ивами, склонившимися над водой у Лилла-Хурнсберга.

— Хорошо, что мы с ними не встретились, — сказал Смурф.

— Думаешь, каяк в розыске?

— Если они заметили пропажу.

Смурф посмотрел на левую ладонь.

— Черт! — вскрикнул он. — Черт!

Он остановился и уставился на ладонь. Показал мне. На месте четырех цифр остались лишь двойка и слабое голубое пятно.

— Двадцать шесть, — Смурф напряг память. — Там было двадцать шесть. И еще что-то с единицей на конце.

— Грабителям не стоит плавать на каяках, — ответил я, не в силах сдержать ухмылку.

— Двадцать шесть, — повторял Смурф. — А на конце единица. Вечером пойдем.

— Только не при включенной сигнализации. Не сможем отключить — ноги моей там не будет.

— Не хватает одной цифры. Надо выбрать одну из девяти — я помню, что это точно не ноль.

— Сам ты ноль, — сказал я и обманным маневром нанес ему удар по плечу прямой левой. Он парировал. Так мы боксировали всю дорогу к метро на Санкт-Эриксплан.

Мы уселись в поезд и на «Централене» сделали пересадку на тринадцатую линию. Смурф без остановки говорил о тех девчонках на скалах.

На станции «Марияторгет» в вагон сели четверо скинхедов в высоких черных ботинках на шнуровке и в черных джинсах. Вагон был полупустой, места навалом. Но они направились к нам. Все четверо в белых футболках, у одного на плече красовался шведский флаг размером со спичечный коробок.

Самый большой, тип с бицепсами толщиной с мои бедра, устроился рядом со мной и взялся за поручень под окном, упершись локтем прямо мне в грудь. При этом на меня он даже не смотрел.

Смурф сидел напротив, рядом с ним шаталось нечто длинное с родимым пятном на щеке. Еще двое встали в проходе. Долговязый повернулся к Смурфу и указал на меня длинным пальцем:

— Твой приятель?

— Да, — еле слышно прошелестел Смурф — будто нитка упала на пыльный пол.

Верзила пристально рассматривал меня. Глаза у него были неподвижные, мертвые — как у коммандос. Не знаю, где они их берут. Может, такие глаза им раздают, когда они еще только учатся, вместе с удлинителем члена и книжкой о том, как поднять самооценку, онанируя в компании.

— Нечего тебе якшаться с черномазыми, — сообщил длинный Смурфу, все так же пристально глядя на меня. — Водись лучше с такими как ты. Черномазые пусть убираются отсюда. А ты — наш, ты швед.

— Я тоже швед, — услышал я свой голос — будто землеройка пропищала.

Мне в солнечное сплетение врезался локоть, и я почувствовал себя проколотым шариком. Громила, что сидел рядом, убирал локоть не сразу. Длинный притворился, будто ничего не заметил, и положил руку Смурфу на плечо.

— Подумай-ка. Ты швед. Не забывай об этом.

Скинхеды вышли на остановке «Хорнстулль». Мы со Смурфом молчали до тех пор, пока двери не закрылись и поезд не тронулся с места.

— Говнюк, — сказал я.

— Да вообще, — согласился Смурф. — Говнюк сраный. Ты видел того, в проходе?

— Нет. Гамадрил заслонил.

— У него был выкидной нож, «стэнли». Я думал, они нас порежут.

— Может, и нет, в вагоне же еще люди.

— Сука. Вот сука подлая.

Смурф ударил себя кулаком по ляжке.

— Хотя их можно понять. Вокруг столько черномазых развелось! И все лезут к нашим девчонкам.

— Смурф, — напомнил я. — Смурф, я же черномазый.

— Да ну, какой ты черномазый. Ты швед.

— Мой папа — черный.

— А мама — шведка. Шведее ее только майский шест.

— Мой папа — черный. Я — самый настоящий черномазый.

— Никакой ты не настоящий черномазый. И говоришь, и ведешь себя как швед. А в счет идет только это. Ты сейчас домой?

— Нет, я к бабушке.

Смурф кивнул.

— Я за тобой заеду около восьми.

На «Аспудден» я вышел. Когда двери закрылись, Смурф встал перед окном и кинул мне зигу. Наверняка думал, что это смешно.

6

Братья, о братья, такова дружба!