Зимняя гостья

– Я лишь хочу втолковать тебе, что в ребенке нельзя воспитывать ложных ожиданий, он не должен расти с верой в мифическое добренькое существо. Ты полагаешь, что я лишаю ее радости? Нет, я пытаюсь ей помочь.

– Разница между нами в том, что ты убиваешь в человеке умение радоваться и восторгаться, потому что не умеешь сама. Я же хочу, чтобы радость всегда присутствовала в моей жизни, хочу видеть во всем хорошее. Да, в жизни бывают черные полосы, но это лишь еще одна причина наслаждаться счастливыми периодами. Я не учу ее верить в то, чего не существует, я учу ее любить жизнь и наслаждаться ею.

– Я думаю…

– Мне неинтересно, что ты думаешь. Таб не твоя дочь, и решение принимать не тебе. – Элла твердо стояла на своем. Раньше подобное давалось ей с трудом, но, когда дело касалось Таб, все выходило удивительно легко. – Это моя жизнь, мама. Я хочу сама делать выбор и принимать решения. Ты не имеешь права вмешиваться. Я не прошу тебя высказывать свое мнение по поводу моего выбора работы, отношений и того, как я воспитываю дочь.

Мать была бледна, как снег.

– Но если ты…

– Никаких «но». Я хочу баловать Таб подарками в носке, читать сказки о Санта-Клаусе и летающих оленях, и я буду это делать. Если однажды пожалею, что так поступала, это будут мои проблемы. А сейчас ты примешь мое решение. Ты сама пожелала ехать с нами, поэтому смирись. Таковы наши правила. Все, мне больше нечего добавить. Если тебя что-то не устраивает, вероятно, тебе лучше находиться в другом месте.

Голова кружилась, тело стало тяжелым от слабости. Элла готовилась к ответной речи матери. Наверняка она начнет насмехаться над ней и критиковать.

– Думаю, мне лучше вернуться, – неожиданно тихо произнесла Гейл. – Немного устала. – Она развернулась и пошла по тропинке в сторону дома.

Элла немного растерялась от такого поворота событий. Сердце ныло от боли и отчаяния, но одновременно она торжествовала оттого, что не спасовала и сохранила твердость. Она сильная, она смогла. Сказала то, что должна была давно. Да, произнести такое трудно, но все же это было нужно.

Впервые в жизни Элла настояла на своем выборе и заявила матери, что ждет от нее уважения. Неожиданно, несмотря на одолевавшую ее ярость, она ощутила прилив сил. Однако надо признать, что шансы провести Рождество приятно и весело таяли с каждой минутой.

Гейл

Она так хотела измениться, так старалась, ведь для нее это было важно. И что в результате получилось? Было очень приятно и легко проводить время с внучкой. Возможно, как раз потому, что их отношения только начинались. В них присутствовали свежесть нового, надежда на лучшее, они придавали сил и внушали оптимизм. Но она совершила ошибку. Всего на несколько минут – на пару мгновений – она стала прежней, а не той, какой дала слово быть ради возможности восстановить почти разрушенное. Оказалось, измениться не так просто, как она утверждала в своих книгах. Ее терзала непереносимая боль, будто под ребра воткнули острый нож. Новую Гейл отталкивала она же прежняя и бросалась отстаивать свои принципы, стоило лишь столкнуться с тем, что принять невозможно, например существование Санта-Клауса. Сейчас она сожалела о сказанном, надо было промолчать или отшутиться.

В их семье Рождество всегда было предметом споров. Притворяться было трудно, почти невозможно. Дочь этого не понимала. Впрочем, этого не стоило ожидать, ведь она не знала правды. К тому же Элла всегда была мечтательна и легко поддавалась чужому влиянию. Она не задумывалась, что жизнь переменчива, в ней бывают не только счастливые периоды.

Санта-Клаус, летающие олени – всего этого не было в жизни Гейл.

Она открыла входную дверь дома, мечтая скорее оказаться в своей комнате. Непривычно сжало горло, глаза слезились. Бог мой, она не плакала несколько десятков лет, а сейчас готова рыдать как ребенок. Все дело в усталости и подавленном настроении. Старая, хорошо отлаженная жизнь больше ее не устраивала, а новой не подходила она. Создавалось впечатление, что она пыталась втиснуться в чужую одежду меньшего размера.

Она услышала оклик, едва ступив на лестницу.

– Гейл! – Голос Мэри доносился из-за спины – немного низкий для женщины, нежный, передающий теплоту ее души. – Я только заварила чай, еще есть свежие печенья. Не желаешь испробовать?

Покой и уединение, которые она могла найти в спальне, были так близко, всего в двух пролетах. Дверь запиралась изнутри, из окна видны горные вершины – все необходимое, чтобы разобраться в себе и определиться с планами после столь крупного фиаско. Все ли так безнадежно? Неужели она разрушила то, что еще не успела построить?

– Гейл? С тобой все в порядке? – Доброта в ее голосе показалась Гейл притягательнее тишины спальни. Она была зла на саму себя и уже не вполне уверена, что хочет остаться наедине с этим чувством.

Гейл повернулась и растерянно моргнула.

– Ты сказала «печенье»?

Ленты фартука опоясывали широкую талию Мэри, на рукавах свитера – пятна муки.