Зимняя история (ЛП)

— Совсем не знаю, что делать с едой. Ситуация меня серьезно тревожит, и с голодом справляться становится труднее. Я знаю, что это истощает мою оболочку. Может быть, есть какой-то еще способ добывать бесплатную пищу, о котором знают Дин или Сэм?

— Нормально ли, когда так часто слезятся глаза? Сегодня это произошло со мной целых пять раз. Или это какая-то болезнь?

— Когда допустимо лгать? После сегодняшнего дня, боюсь, мне придется солгать о своем прошлом, чтобы получить работу, и это беспокоит меня. Я хотел быть добродетельным человеком — не лгать, не мошенничать и не воровать, — но ситуация с работой обескураживает. Люди, кажется, крайне скептически воспринимают возраст моей оболочки в сочетании с отсутствием у меня нужного опыта, водительских прав, подтверждения гражданства и адреса проживания. Некоторые спрашивают, сидел ли я в тюрьме, есть ли у меня проблемы с психикой, и не являюсь ли я «незаконным иммигрантом». Боюсь, что мне придется лгать, но так не хочется… Я знаю, что Дин и Сэм часто лгут. Должно быть, они нашли способ как-то согласовывать определенные виды лжи, которые себе позволяют, со своим внутренним чувством справедливости. Вот это я очень хотел бы обсудить с Дином: когда допустимо лгать? И более общий вопрос: Как оставаться добродетельным в мире, где добродетельные люди голодают?

Или я просто вовсе не «добродетельный»? Может быть, это наказание? И я его заслуживаю?

Может, и заслуживаю.

***

Дин снова вынужден был прервать чтение. На этот раз он не встал, не вышел и не закрыл тетрадь. Вместо этого он положил тетрадь на одеяло поверх ног Каса, придвинул стул ближе к кровати и наконец взял Каса за руку.

— Кас, — начал он и немедленно запнулся.

Сказать хотелось слишком многое. И Кас, конечно, все равно ничего не услышит. Дин посидел несколько секунд в тишине, положив руку поверх руки Каса. Наконец он произнес:

— Ладно, слушай, Кас, во-первых, начнем с этого твоего сна. Ты же знаешь, что я никогда не дал бы тебе так утонуть, правда?

Потом он подумал: «Но именно так я и сделал».

Он умолк.

Кисть Каса казалась прохладной на ощупь, поэтому Дин взял ее обеими руками и начал легонько растирать Касу пальцы, пытаясь их согреть. Потом он крепко сжал руку Каса между ладонями и долгое время сидел так, молча.

Клик-пшшш.

========== Глава 3. Октябрь ==========

Рука Каса не становилась теплее. Это наконец дало Дину повод задуматься — о чем-то помимо того, каково было Касу спать в одиночестве на улице под сентябрьским дождем, мучаясь голодом и дрожа от холода. И страдая от кошмаров. «От кошмаров обо мне, — думал Дин. — От кошмаров о том, как я его покинул. После всего, через что он прошел в жизни, ему, блин, снились кошмары обо мне».

«Сосредоточься! — одернул он себя. — У Каса рука холодная. Займись этой проблемой».

Дин поднялся со стула и вышел к стойке медсестры справиться, не слишком ли у Каса холодные руки. Две медсестры немедленно пришли проверить. К удовлетворению Дина, они добросовестно сняли температуру Каса и его жизненные показатели и заботливо поправили вокруг него одеяла. Отдав тетрадь, лежавшую в ногах у Каса, Дину в руки, они подоткнули края одеяла вокруг ног Каса и прикрыли его плечи. Пока они делали свое дело, Дин стоял в стороне, сжимая в руках тетрадь и чувствуя свою бесполезность.

Потом сестры углубились в обсуждение того, стоит ли дальше согревать Каса от переохлаждения, или же главное теперь — следить, чтобы у него не начался слишком сильный жар от пневмонии. Оказалось, что у Каса-таки был жар, по крайней мере в туловище, но его конечности еще не согрелись после вчерашнего переохлаждения.

— То есть ему нужно больше одеял, и ему нужно меньше одеял? — спросил Дин, без особого энтузиазма цитируя одну из своих любимых комедий. От шуток всегда как-то легче, да ведь?

Сэм бы узнал цитату (она была из «Взлетов и падений» — фильма на все времена), но сестры не узнали. И Кас, конечно, тоже.

«Кас бы все равно не понял эту шутку ни за что на свете, — подумал Дин. — Даже если бы был в сознании». Кас бы только нахмурился, глядя на Дина со своим характерным озадаченным прищуром. И добавил бы эту таинственную ремарку Дина в свой мысленный список из миллиона непонятных вещей, с которыми он сталкивался ежедневно — включая все прочие шутки Дина, которые тот никогда не трудился ему объяснить, и все особенности жизни в двадцать первом веке, с которыми Дин никогда не старался ему помочь.

Желание шутить пропало начисто. Дин переместился к пластиковому стулу в углу и сел там, наблюдая за сестрами, пока они суетились вокруг Каса, подтыкая под него одеяло. На прощанье сестры попытались приободрить Дина, сказав, что Кас «держится» и «еще борется». Что бы это ни значило.