И, в-четвертых, почерк. Все убийства были похожи. Горло было перерезано острым предметом. Правда, в первом случае удар был нанесен спереди и на краях раны остались частицы очень редкого металла. Липатов для простоты называл его космическим. В двух других эпизодах таких частиц обнаружено не было, к тому же преступник явно бил сзади. А это могло означать, что смерть Алисы и Сергея никак не связана с убийством Романова. Не исключено, что убийца Алисы и Сергея пытался завести следствие в тупик, стилизовав свои преступления под миланский эпизод. Тогда надо установить связь между телезвездой и никому не известным мальчиком-пиарщиком.
«А если… — сказал вслух Липатов. — А если это сам Алехин?» Антон вспомнил, что в половине случаев об убийстве сообщают именно преступники, пытаясь направить следствие по ложному следу. Алехин был в Гольянове в момент смерти Сергея. Это непреложный факт. Он что-то искал и, возможно, нашел. Именно Алехин указал на Никиту Ковальчука как человека, провожавшего Алису домой. Они о чем-то говорили за несколько часов до смерти Алисы. Среди прочего это подтвердил и бармен из караоке, видевший, как Алехин подошел к Ковальчуку. Алехин не сообщил о том, что был знаком с ним, более того, знал, где тот живет. Никита утверждает, что получил от Алехина пять тысяч, чтобы проводить его пьяную подругу домой. Но почему Алехин не попросил своего водителя позаботиться об Алисе?
Далее, именно Алехин привлек внимание к постели Алисы. Только со слов Алехина Липатов знал о том, что пропало из квартиры телезвезды. К тому же Алиса сама впустила преступника в дом, то есть доверяла ему. И последнее. Все в Москве убеждены, что Иннокентий Алехин и Филипп Романов были любовниками. А где любовь, там ревность и мотив. «Мотив, мотив», — опять вслух повторил Липатов. Положим, убийство Романова было совершено из ревности. Но зачем главному редактору «Джентльмена» убивать свою подругу и какого-то Сергея? Следователю мучительно захотелось покопаться в квартире Алехина. Он понимал, что ответы на многие вопросы могут быть только там. Липатов знал, что, учитывая общественное положение Алехина, он едва ли получит ордер на основании каких-то смутных догадок. Оставалось прибегнуть к помощи своего однокурсника по юрфаку МГУ — Петьки Севостьянова, который теперь служил в ФСБ. С ним они проворачивали дела похлеще взлома квартир на Смоленской набережной.
Липатов набрал номер друга, и через час они уже обсуждали детали истории, сидя в небольшом пивном баре с модным в эфэсбэшной среде немецким колоритом.
В тот самый момент, когда Липатов с Севостьяновым вызвали специалистов по проникновению в чужую недвижимость, Алехин с Кристиной заказывали в кафе «Пушкинъ» ужин. Само здание и весь его антикварный прокопченный антураж были от и до новоделом эпохи раннего Путина. Золоченый целлюлит мебели, каменные завитки лепнины, мерцающий хрусталь люстр и ряженые лакеи с учтивым «Сделаем-с» призваны были создать у новых русских денег иллюзию, что они — деньги старые и почтенные, да и не деньги вообще, а благородство крови, белая кость. Казань штурмовали с Иваном Васильевичем, Соборное уложение Алексея Михайловича подписывали, игрались с Петром Алексеевичем в потешные баталии, кричали Екатерине Алексеевне «Виват, мама!», когда она в преображенском мундире ехала в Петергоф арестовывать своего несчастливого мужа. У русских новых денег была, разумеется, другая история — ВЛКСМ, кооперативы по мытью окон и торговле компьютерами, стрелки, разборки, залоговые аукционы, схемы, офшоры и шлюхи. И тот, кто прошел через это, выжил, сохранил рассудок, не хотел ни о чем вспоминать. Реальности он предпочитал иллюзию. То, что в Америке называется великой мечтой и является предметом гордости, у нас заслужило презрительное клеймо — из грязи в князи. Грязи внезапно стало обидно, что другая грязь — плоть от плоти ее — забралась в князья, а она так грязью и осталась. Князья сначала пытались объяснить грязи, что все у нее получится, если та будет работать, но грязь не слушала и злобно шипела: «Вы еще большая грязь, чем мы».
Тогда князья стали строить социально однородное пространство личных иллюзий, в котором никто не задумывается о происхождении и титаническом труде, вложенном в блестящее положение. Там вечное «Мы скользим по поверхности вещей», там смех, мерцание хрусталя и «Сделаем-с». Там ничто не напоминает о кооперативном прошлом, существует только удивительное сегодня и невероятное завтра.
— Есть ли у тебя, братец, хреновуха? — в «Пушкине» Алехину нравилось входить в образ доброго русского барина.
— Конечно-с, — довольно ответил официант. — Графинчик желаете?
— Обязательно, — сладко чмокнул губами главный редактор и сказал Кристине: — Ты должна непременно попробовать здешней хреновухи. Ее нет в меню, это фишка только для своих.
— Ты не выглядишь убитым горем, — суммировала свои ощущения Кристина.
— Все это грустно, Кристина, но я сейчас наконец-то сижу рядом с человеком, с которым хотел сидеть вот так уже давно.