Зимняя луна (Ад в наследство)

Подошел к окну у раковины. Так как сегодня он ел раньше обычного, а летом солнце заходит поздно, то сумерки еще не наступили, и можно было ясно разглядеть замаскированного наблюдателя. Тот был на заднем дворе, сидел на задних лапах, и присматривал за домом.

Осторожно обойдя бедное создание на полу, Эдуардо спустился в холл, отпер переднюю дверь и шагнул наружу, желая выяснить, караулит ли еще другой часовой. Зверь был не во дворе, где он оставил его, а на крыльце, в нескольких футах от двери. Он лежал на боку, кровь натекла из того уха, которое было видно, она была на ноздрях, а глаза широко распахнулись и остекленели.

Эдуардо переключил внимание с енота на нижний лес у начала луга. Заходящее солнце, зависнув между двух горных пиков, бросало косые оранжевые лучи на стволы тех самых деревьев, но не могло разогнать непокорные тени.

Когда он вернулся на кухню и поглядел снова за окно, енот на заднем дворе бешено носился по кругу. Вышел на крыльцо и услышал, как зверь скулит от боли. Через несколько секунд, споткнувшись, упал. Его бока некоторое время колыхались, а потом зверь замер без движения.

Эдуардо поглядел вверх, мимо мертвого животного на луг, на лес, который окаймлял каменный домик, в котором он жил, когда был управляющим. Темнота среди этих деревьев была гуще, чем в нижнем лесу, так как опавшее солнце теперь освещало только верхние ветки, и медленно скользило за Скалистые Горы.

Нечто находилось в лесу.

Эдуардо не думал, что странное поведение енотов объясняется бешенством или вообще какой-то болезнью. Нечто… управляло ими. Может быть, средства, с помощью которых оно это делало, оказались настолько физически невыносимыми для животных, что привели к их внезапной, судорожной смерти?

А может быть, существо в лесу намеренно убило их, чтобы показать, насколько сильна его власть, продемонстрировать Эдуардо свою мощь и дать понять, что вполне может расправиться с ним так же легко, как оно погубило зверьков.

Он почувствовал, что за ним наблюдают – и не только глазами какого-нибудь другого енота.

Голый пик самой высокой горы завис, как приливная волна гранита. Оранжевое солнце медленно опустилось в каменное море.

Все густеющая, как чернила, тьма поднялась над сосновыми ветками, но Эдуардо знал, что даже самая черная мгла в природе не может сравниться с мраком в сердце лесного наблюдателя – если, конечно, у него вообще было сердце.

* * *

Хотя Эдуардо был убежден, что болезнь не играла никакой роли в поведении и не она довела до смерти енотов, он не мог быть совершенно уверенным в своем диагнозе, и поэтому предпринял кое-какие меры предосторожности; возясь с телами.

Повязал бинт на нос и рот и надел пару резиновых перчаток, не соприкасался прямо с тушками, а поднял каждую из них лопаткой с короткой ручкой, а затем опустил в три пластиковых пакета для мусора. Закрутил верх каждого пакета, завязал узел, и положил в багажник своего «чероки» в гараже. Смыв водой из шланга маленькие липкие пятна с крыльца, извел несколько тряпок, чтобы оттереть чистым лизолом пол на кухне. Наконец отбросил тряпки в ведро, содрал перчатки и швырнул их поверх тряпок, а ведро поставил на заднее крыльцо, чтобы разобраться с ним позже.

Также он положил в машину заряженный дробовик двенадцатого калибра и пистолет двадцать второго. Взял с собой видеокамеру, потому что не знал, когда точно она может понадобиться. Кроме того, находившаяся в ней лента содержала запись агонии енотов, а он не хотел потерять ее так же, как и ту кассету, на которой запечатлел светящийся лес и черную дверь. Из тех же соображений захватил и желтый блокнот, который был наполовину заполнен его рукописным отчетом о недавних событиях.

К тому времени, когда он приготовился ехать в Иглз Руст, долгие сумерки сменились ночью. Он совсем не жаждал возвращаться в темный дом, хотя никогда раньше о таком не тревожился. Поэтому включил свет в кухне и нижнем холле. Подумав еще немного, зажег лампы в гостиной и кабинете.

Он запирал двери, выводил «чероки» из гаража и слишком много думал о том, что дом остался темным. Вернулся снова внутрь, и включил еще пару верхних ламп. Когда тронулся по полумильному выезду к сельской дороге на юг, то каждое окно на обоих этажах дома ярко сияло.

Простор Монтаны казался теснее, чем был прежде. Миля за милей вверх, с одной стороны черные холмы, а с другой за вечными долинами, несколько крошечных соцветий огоньков, которые он видел всегда на большом расстоянии. Они, казалось, дрейфуют в море, как будто огни кораблей, которые непреклонно движутся вперед, от одного горизонта к другому.

Хотя луна еще не взошла, не думалось, что ее сияние сделает так, что ночь покажется менее ужасной и более приветливой. Чувство отчуждения, которое волновало его, более всего вызывалось маленьким, внутренним ландшафтом, а не монтанской округой.