Зимняя луна (Ад в наследство)

Этой ночью ему снились чайки. Три. С победно широким размахом крыла. Белые и светящиеся, как ангелы. Они медленно летели, взмывая и ныряя, смело выписывая петли, но все время на запад, и он бежал по полям внизу, пытаясь угнаться за ними. Он снова мальчик и вытягивал руки, как будто они – крылья, взбегал на холмы, сбегал по заросшим травой склонам. Полевые цветы хлестали его по ногам, и он легко представлял себе, что однажды, скоро, взмоет в воздух, свободный от земного притяжения, и полетит вместе с чайками. Затем поля кончились, и он глядел вверх на птиц, пока не обнаружил, что крутит ногами в разряженном воздухе, над краем кручи с острыми и торчащими скалами в нескольких сотнях футов внизу; мощные волны взрываются среди них, белые брызги летят высоко в небо, а он падает, падает… Он знал, что это лишь сон, но не мог проснуться, как ни старался. Падает и падает, все ближе к смерти, но еще не в ней. Падает и падает к иззубренным черным утробам скал, к холодной глубокой глотке жадного моря. Падает, падает…

* * *

Через четыре дня повышенно энергичной терапии в Вестсайдской больнице Джека перевезли в реабилитационный центр Феникса. Это было одиннадцатого июня. Хотя перелом позвоночника залечился, он вызвал некоторые повреждения в нервах. Тем не менее прогнозы были превосходными.

Его комната была, как в мотеле. Ковер вместо линолеумного пола; полосатые зелено-синие обои; мило обрамленные оттиски буколических ландшафтов; кричащих цветов, но веселые занавески на окнах. Две больничные кровати, однако, опровергали образ Холидей-Инн.

Комната физической терапии, куда его привезли на кресле в первый раз в шесть тридцать утра двенадцатого июня, была хорошо оборудована аппаратами для тренировок. Здесь пахло больше больницей, чем гимнастическим залом, что было неплохо. Оценив это так, Джек подумал, что обманывает себя, что это место гораздо менее походит на гимнастический зал, чем на камеру пыток.

Его терапевт, Моше Блум, был лет чуть меньше тридцати, шести футов роста, с телом настолько накачанным и так отлично вылепленным, что представлялось, будто он получил его, регулярно сражаясь один на один с тяжелым танком. У него были кудрявые черные волосы, карие глаза с золотыми точками, а темная кожа под калифорнийским солнцем стала просто роскошно-бронзовой. В белых тапочках, белых широких брюках и белой футболке он напоминал лучащуюся видимость, плывущую в преломлении света в дюйме над полом, Ангелом, прибывшим передать послание от Бога, которое, оказалось, содержало сообщение: «Без боли нет победы».

– Не очень-то похоже на доброе предупреждение, так, как вы это произносите, – сообщил ему Джек.

– А?

– Звучит как угроза.

– Вы будете плакать как младенец после первых нескольких занятий.

– Если вы только этого хотите, я могу заплакать как младенец прямо сейчас, и мы мирно разойдемся по домам.

– Вы будете бояться боли до начала тренировки.

– Я проходил терапию в Вестсайдской больнице.

– Это была просто игра в песочнице! Ничего похожего на тот ад, в который я вас собираюсь ввести.

– Вы так милы…

Блум пожал своими огромными плечами.

– У вас не должно быть иллюзий о какой-то легкости реабилитации.

– Я изначально человек без иллюзий.

– Хорошо. Вы будете сначала бояться боли, ужасаться ее, избегать, просить отправить вас домой полукалекой, не заканчивая программы…

– Вот здорово, я едва могу дождаться начала!

– …но я научу вас ненавидеть боль вместо того, чтобы бояться ее…

– Может быть, я лучше пойду на уроки по шитью, или испанским языком займусь?

– …а затем я научу вас любить боль, потому что это единственный явный признак того, что вы прогрессируете.

– Вам нужен новый курс по агитации пациентов.

– Вы сами должны себя вдохновить, Макгарвей. Моя основная задача – это бросить вам вызов.

– Зовите меня Джек.

Терапевт покачал головой.

– Нет. Для начала я буду звать вас Макгарвей, а вы зовите меня Блум. Такие отношения всегда враждебны в начале. Вам нужно ненавидеть меня, чтобы сфокусировать на мне свою ярость. Когда это время придет, будет легче ненавидеть меня, если мы не будем пользоваться именами.

– Я уже вас ненавижу.

Блум улыбнулся:

– Вы правильно делаете, Макгарвей.

12

После июньской ночи десятого числа Эдуардо жил не желая размышлять о своей дальнейшей судьбе. Впервые за свою жизнь он не желал встречаться с реальностью, хотя и знал, что сейчас это важнее, чем когда-либо прежде. Для него было бы целебней посетить одно место на ранчо, где нашел бы – или, наоборот, не нашел бы – доказательства, подтверждающие его самые черные подозрения о природе «гостя», который зашел в его дом, когда он сам находился в конторе Тревиса Поттера. Вместо этого он старательно избегал этого места, даже не глядел в сторону того холмика.