Зимняя луна

Купаясь в изобилии резкого флюоресцентного света, желтые стены и сияющие оранжевые стулья, казалось, становились все ярче с каждой минутой. Это цветистое украшение скорее изматывало ее, чем ослабляло беспокойство, и время от времени Хитер закрывала глаза.

К 11:15 она пробыла в больнице уже час, а Джек был в операционной полтора. Люди из группы поддержки — которых теперь насчитывалось шестеро, — были единодушны в своем мнении, будто столько времени под ножом — это хороший знак. Если Джек был бы ранен смертельно, говорили они, то пробыл бы в операционной совсем недолго и дурные вести пришли бы быстро.

Хитер не была так в этом уверена. Она не позволяла расти надежде, потому что понимала, что тогда будет гораздо больнее от разочарования, если новости все же окажутся плохими.

Потоки ливня разбивались об окна и стекали по стеклу. Сквозь искажающую линзу воды город снаружи казался совершенно лишенным прямых линий и острых краев — сюрреалистический мегаполис расплавленных форм.

Приходили незнакомые люди, кое-кто с красными от слез глазами. Все тихо напряженные, ожидающие вестей о других пациентах, их друзьях или родственниках. Некоторые, промокшие под дождем, приносили с собой запахи влажной шерсти и хлопка.

Хитер походила. Постояла, посмотрела в окно. Выпила горького кофе из автомата. Затем села с «Ньюсуик» месячной давности, пытаясь прочитать историю о новой «звезде» Голливуда, но каждый раз, когда она доходила до конца абзаца, то не могла вспомнить ни слова из того, что в нем описывалось.

В 12:15, когда Джек был под ножом уже два с половиной часа, все из группы поддержки продолжали делать вид, что отсутствие новостей — тоже хорошая новость и что шансы Джека растут с каждой минутой, которую проводит с ним врач. Однако некоторые, включая Луи, испытывали определенное неудобство, встречаясь с глазами Хитер,  и говорили тихо, как будто в похоронном бюро, а не в больнице. Серость дня за окном перетекла в их лица и голоса.

Уставившись в «Ньюсуик» и не видя букв, она начала размышлять, что ей делать, если Джек не вытянет. Такие мысли казались предательскими, и сначала Хитер подавляла их, как будто сам акт воображения жизни без Джека как-то мог способствовать его смерти.

Он не мог умереть. Она нуждалась в нем, и Тоби тоже.

От мысли о том, как она сообщит Тоби о смерти Джека, ее затошнило. Мелкий холодный пот выступил на шее и лице. Она подумала, что, должно быть, так ее организм избавляется от скверного кофе.

Наконец дверь в холл открыл человек в зеленой одежде хирурга.

— Миссис Макгарвей?

Когда все повернулись к ней, Хитер отложила журнал на край стола рядом со своим стулом и встала на ноги.

— Я доктор Прокнов, — сказал он, подходя к ней.

Хирург, который все это время трудился над Джеком. — Лет сорока, стройный, с вьющимися черными волосами и темными, но чистыми глазами, которые были — или ей это представилось? — сострадательными и мудрыми.

— Ваш муж сейчас в послеоперационной. Мы переместим его в реанимационную очень скоро.

Джек был жив.

— Он поправится?

— У него много шансов, — сказал Прокнов.

Группа поддержки отнеслась к этому сообщению с энтузиазмом, но Хитер была более осторожна и не спешила предаваться оптимизму. Тем не менее от облегчения у нее ослабли ноги. Она почувствовала, что сейчас рухнет на пол.

Как будто читая ее мысли, Прокнов усадил ее на стул. Он пододвинул другой стул поближе и сел к ней лицом.

— Две раны особенно серьезные, — сказал он. — Одна в ногу и другая — в брюшную полость, нижняя правая сторона. Он потерял много крови и был в глубоком шоке к тому времени, когда до него добрались фельдшеры.

— У него все будет хорошо? — спросила Хитер снова, чувствуя, что у Прокнова есть новости, которые ему не хочется сообщать.

— Как я сказал, у него много шансов. Я действительно так думаю. Но пока он еще не вышел из комы.

Глубокая озабоченность читалась на лице и в глазах Эмиля Прокнова, и Хитер не могла вынести того, что стала объектом столь глубокого сочувствия, потому что это означало, что что выживание после операции, возможно, было наименьшей из проблем, стоящих перед Джеком. Она опустила глаза, не в силах встречаться со взглядом врача.

— Мне пришлось вырезать ему правую почку, — сказал Прокнов, — но в остальном внутренних повреждений было на удивление мало. Еще меньше проблем с кровеносными сосудами. Задета толстая кишка. Мы все вычистили, подлатали, установили временные дренажные трубки брюшной полости  и держим его на антибиотиках, чтобы предотвратить инфекцию. Здесь никаких хлопот не будет.

— Человек может жить… может жить с одной почкой, правда?

— Да, конечно. Это никак не изменит его образ жизни.

Что же тогда изменит его образ жизни, какая другая рана, какое повреждение? — хотела спросить она, но не нашла в себе мужества.

У хирурга были длинные гибкие пальцы, его руки выглядели худыми, но сильными, как у концертирующих пианистов. Она сказала себе, что Джек не мог получить ни большей заботы, ни более чуткого милосердия от чьих-либо других, не этих, искусных рук, и они сделали для него все, что могли.