Зимняя луна

— Папа сделал все так, как было нужно, и теперь мы тоже должны сделать все как нужно, мы должны быть сильными. Хорошо?

— Да.

Он был столь мал. Это нечестно, — взваливать такой груз на маленького мальчика.

— Папе нужно знать, что мы в порядке, что мы сильные, тогда ему не надо будет беспокоиться за нас и он сможет сосредоточиться на своем выздоровлении.

— Конечно.

— Какой ты у меня замечательный мальчик. — Она взяла его за руку. — Я и вправду горжусь тобой, ты знаешь это?

Внезапно застеснявшись, Тоби уставился в пол: 

— Ну… Я… Я горжусь папой.

— Ты и должен гордиться им, Тоби. Твой папа герой.

Он кивнул, но не смог ничего сказать. Лицо сморщилось, когда он попытался сдержать слезы.

— Тебе будет хорошо с Мэ.

— Да.

— Я вернусь скоро, как только смогу.

— Когда?

— Как только смогу.

Он спрыгнул с кресла к ней, так быстро и с такой силой, что почти столкнул ее со скамейки. Она крепко обняла его. Тоби дрожал, как будто от лихорадки, хотя эта стадия болезни прошла уже два дня назад. Хитер зажмурила глаза и прикусила язык почти до крови: надо быть сильной, быть сильной, даже если, черт возьми, никто никогда раньше не должен был быть таким сильным.

— Пора идти, — сказала она тихо.

Тоби отступил.

Она улыбнулась и пригладила его взъерошенные волосы.

Он устроился в кресле и снова положил ноги на скамеечку. Она обернула его одеялами, затем снова повысила звук телевизора.

Элмер Фадд[50] пытался прикончить Багз Банни. Трахтарарах. Бум-бум, бэнг-бэнг, ду-ду-ду, тук, звяк, ууу-хаа, снова и снова по вечному кругу.

На кухне Хитер обняла Мэ Хонг и прошептала:

— Не позволяй ему смотреть какой-нибудь обычный канал, где бывают выпуски новостей.

Мэ кивнула:

— Если он устанет от мультфильмов, мы с ним во что-нибудь поиграем.

— Эти ублюдки на телевидении всегда показывают насилие, повышают себе рейтинг. Я не хочу, чтобы он видел кровь своего отца на земле.

* * *

Гроза смыла все цвета дня. Небо было обуглено, как сгоревшие руины, и даже с расстояния одного квартала пальмы казались черными. Принесенный ветром дождь, серый, как железные гвозди, долбил по всем поверхностям, и сточные канавы переполнились грязной водой.

Луи Сильвермен был в форме и вел машину отдела, поэтому пользовался мигалкой и сиреной, чтобы расчистить дорогу впереди них.

Сидя рядом с Луи, зажав руки между колен, опустив плечи и дрожа, Хитер сказала:

— Ну, теперь мы одни. Тоби не услышит, поэтому говори мне все прямо.

— Дело плохо. Левая нога, нижняя правая часть брюшной полости, верхняя правая часть груди. У подонка был «мини-узи», девятимиллиметровый калибр, так что пули серьезные. Джек был без сознания, когда мы приехали, фельдшеры не смогли привести его в чувство.

— А Лютер мертв?

— Да.

— Лютер всегда казался…

— Похожим на скалу.

— Да. Всегда был таким. Как гора.

Они проехали квартал в молчании.

Затем она спросила:

— Сколько еще убито?

— Трое. Владелец станции, механик и заправщик. Но благодаря Джеку, жена владельца, миссис Аркадян, жива.

Они еще находились в километре или около того от больницы, когда «Понтиак» впереди отказался уступить им дорогу. У него были слишком большие колеса, завышенный капот и воздухозаборники спереди и сзади. Луи подождал разрыва во встречном движении и затем пересек сплошную желтую линию, чтобы объехать машину. Когда они проезжали мимо нее, Хитер увидела четырех злобных молодых людей внутри: волосы зачесаны назад и там завязаны, как у современных гангстеров, лица жесткие враждебные и вызывающие.

— Джек вытянет, Хитер, он стойкий.

Мокрые черные улицы мерцали извивающимися узорами морозного света, — отражениями фар машин из встречного потока.

— Мы все такие, — подтвердила Хитер.

* * *

Джек все еще был в операционной главной Вестсайдской больницы, когда в четверть одиннадцатого приехала Хитер. Женщина за справочным столом подсказала имя хирурга — доктор Эмиль Прокнов — и предположила, что ждать в комнате для посетителей, рядом с реанимационным отделением, будет гораздо удобней, чем в основном вестибюле.

Теория воздействия цвета на психику вовсю использовалась в холле. Стены были лимонно-желтые, а обитые винилом сиденья и спинки стульев из серых стальных трубок — ярко оранжевыми, как будто интенсивность тревоги, страха и горя могла быть уменьшена жизнерадостным декором.

Хитер была не одна в этой комнате с балаганной расцветкой. Рядом с Луи сидели трое полицейских — двое в форме, один в обычной одежде — их всех она знала. Они обняли ее, сказали, что Джек вытянет, предложили принести кофе и, в общем, пытались поднять ее дух. Это были первые в потоке друзей и коллег-полицейских из департамента, который не будет прекращаться пока Джек не поправится, на что все надеялись, потому что любили Джека. А также и потому, что в обществе с растущим насилием, где уважение к закону в некоторых кругах было не очень горячим, полицейские в своем кругу старались, чтобы уважение и защиту чувствовал каждый из них.

Несмотря на приятную компанию людей, в чьем добром к себе отношении она не сомневалась, ожидание было мучительным. Хитер чувствовала себя не менее одинокой, чем если бы была одна.