Зимняя луна

Альма Брайсон была ростом метр семьдесят, но ни в коем случае не амазонкой. Она была привлекательной, гибкой, с нежными чертами, лебединой шеей и запястьями почти такими же тонкими, как у десятилетней девочки. Ее худые, изящные руки казались просто неспособными управляться с некоторыми видами тяжелого вооружения, которым она обладала, но, было видно, что она мастерски обращается с любым из них.

Поднявшись со скамеечки, Хитер заметила:

— Я могу понять — иметь ручное оружие для самозащиты, может быть, даже такой дробовик. Но штурмовая винтовка?

Поглядев на «Геклер-Кох», Альма сказала:

— Как раз то, что нужно, чтобы попасть с трех выстрелов со ста метров в сантиметровый кружок. Стреляет патронами NATO 7.62, и настолько мощно, что может пробить дерево, кирпичную стену, даже машину и все-таки достать того парня, который прячется с другой стороны. Очень надежна. Можешь стрелять сотни раз, пока не накалится так, что не прикоснешься, и все-таки она будет вполне пригодна, когда остынет. Я думаю, тебе стоит приобрести такую, Хитер. Ты должна быть готова.

У Хитер было чувство, что она устремилась за белым кроликом в колодец и попала в странный, темный мир.

— Готова к чему?

Нежное лицо Альмы окаменело, а голос стал напряженным от гнева:

— Лютер предвидел, что так может случиться, еще год назад. Говорил, что политики сносят по кирпичику цивилизацию, которую строили тысячелетиями, а сами ничего взамен не возводят.

— Довольно верно, но…

— Он говорил, что полицейские должны бы были держаться все вместе, когда начался кризис, но к тому времени полицейских обвиняли во многом и так часто изображали злодеями, что никто не уважал их настолько, чтобы позволить им держаться вместе. Так что, теперь каждый за себя.

Для Альмы ярость была укрытием от горя. — Она могла сдержать слезы только гневом.

Хотя Хитер забеспокоилась, что метод совладания со своими чувствами у подруги не такой уж здоровый, но не смогла придумать ничего взамен. Сочувствие здесь не подходило. Альма и Лютер были женаты шестнадцать лет и все время посвящали друг другу. Так как они не могли иметь детей, то были очень близки. Хитер могла только представить боль Альмы. Этот мир тяжел. Настоящую любовь, истинную и глубокую, было нелегко отыскать даже однажды. Почти невозможно найти ее во второй раз. Альма должна испытывать чувство, что лучшее время ее жизни прошло, хотя ей было только тридцать восемь. Она нуждалась в большем, чем слова, в большем, чем просто плечо на  котором можно поплакать. Ей нужен был образ того, на кого можно выплеснуть ярость, — образ бандита или политика.

Может быть, ее гнев и не был нездоровым — в конце концов, если бы достаточно много людей разозлилось хорошенько еще хотя бы десять лет назад, страна не оказалась бы сейчас в таком гибельном положении.

— У тебя есть оружие? — спросила Альма.

— Да.

— Какое?

— Пистолет.

— Ты знаешь, как им пользоваться?

— Да.

— Тебе нужно что-то еще, кроме пистолета.

— Я чувствую себя неловко с оружием, Альма.

— Сейчас это по телевизору, завтра будет во всех газетах — то, что случилось на станции Аркадяна. Скоро люди, которые не любят полицейских и их жен, узнают, что ты и Тоби одни. Некоторые суки-репортеры, может быть, напечатают твой адрес. Ты должна быть готова ко всему в эти дни, ко всему.

Паранойя Альмы, которая началась так неожиданно и которая казалась такой не подходящей к ее облику, вызвала у Хитер неприятный холод внутри. Вздрогнув от леденящего блеска в глазах подруги, она подумала: а так ли уж неразумна оценка ситуации, данная Альмой, как кажется? И подумав так, представив предсказываемые Альмой события, Хитер почувствовала дикий ужас.

— Ты должна приготовиться к худшему, — сказала Альма Брайсон, поднимая дробовик и вертя его в руках. — Это не только твоя жизнь на карте. У тебя есть Тоби, о котором ты тоже должна думать.

Это говорила ей стройная и красивая чернокожая, ценительница джаза и оперы, любительница музеев, образованная и утонченная, горячая и самая любящая женщина, какую только встречала Хитер. Способная улыбкой очаровать даже зверей и с таким музыкальным смехом, что ангелы могли позавидовать. Она стояла, держа в руках дробовик, который выглядел абсурдно огромным и злым в руках человека столь милого и нежного, но охваченного яростью, потому что единственной альтернативой ярости была суицидальная депрессия. Альма была похожа на фигуру с афиши, призывающую к революции: не живой человек, а чудовищно романтизированный символ. У Хитер возникло беспокойное чувство, что она видит не просто взволнованную женщину, борющуюся за то, чтобы подавить приступ горькой тоски и лишающей сил безнадежности, но мрачное будущее всего их беспокойного общества, видит предвестника все сметающей бури.

— Лютер прав. Сносят по кирпичику, — повторила Альма торжественно, — но ничего не возводят взамен.

7