Зимняя сказка

Тут уж Хийси разбушевался не на шутку. Он топал ногами, тряс шубой, размахивал руками и в конце концов разразился такой метелью, что весь домик в один миг был занесен сугробами до самой крыши. Только кончик трубы еще выглядывал из них, но скоро и он пропал…

Когда горный король решился приоткрыть глаза, его окружали только мрак, холод, снег и лед.

— Попробуйте-ка теперь поспорить со мной! — прокричал горный король и, прихрамывая, зашагал обратно на Растекайсе. С тех пор никто никогда не встречал Хийси. Видно, он больше не решается спускаться со своей вершины.

А наутро взошло солнце, снег растаял, и маленький домик учителя снова стоял как ни в чем не бывало. Сампо-Лопаренок поблагодарил своего спасителя и стал собираться в путь.

Учитель дал ему свои сани, Лопаренок запряг в них Золоторогого Оленя, и они помчались к берегам реки Тено-йоки — туда, где стоял его родной чум.

Отец и мать уже и надежду потеряли увидеть своего сынишку живым. Давным-давно вернулся домой из тундры маленький олень, волоча за собой пустые опрокинутые санки. Как же тут было не поверить, что на Сампо-Лопаренка напали волки!

— Вот, отец, — твердила старая лопарка, утирая слезы, — хоть и звал ты нашего малыша Сампо, а не принесло ему это счастья…

— Это ты отпугнула от мальчика счастье, — возражал старый лопарь, тяжело вздыхая. — Не называла бы ты его другим именем, и не случилось бы с ним беды…

Ох, и обрадовались же они, когда Сампо-Лопаренок, живой и невредимый, подкатил к чуму, да еще и с Золоторогим Оленем, запряженным в сани!

— Видишь, жена, — говорил старый лопарь, — не зря все-таки назвал я нашего сына Сампо. Он ведь у нас и вправду удачлив!

— Ну а я-то что говорю! — соглашалась лопарка. — Только, по-моему, и Лопаренок совсем неплохое имя. Да что там имя! Был бы хорошим человеком, так счастье само его найдет!

И она по-прежнему называла сына Лопаренком, а отец звал его Сампо.

С тех пор они снова зажили вместе, и Золоторогий Олень тоже остался с ними. Правда, Сампо-Лопаренок кормил его простым овсом из деревянных яслей, но Золоторогому Оленю пришлось по вкусу и такое угощение.

Звездоглазка

скрился снег, трепетало высоко в небе северное сияние, перемигивались звезды.

Был вечер в канун Рождества. Далеко в горах лопарь торопил своего оленя, то и дело оглядываясь назад, где в других лапландских санях, запряженных другим оленем, ехала его жена. Лопарка держала на коленях маленького ребенка, а держать младенца, завернутого для тепла в толстую оленью шкуру, и одновременно править оленем ей было несподручно. Но ведь все дело в том, что один олень не может везти двоих.

Когда лопари миновали перевал и начали спускаться в долину, в стороне от тропы внезапно появились волки. Это была большая стая, какие нередко встречаются в Лапландии, — сорок или даже пятьдесят хищников. Завывая и визжа от голода и холода, они тут же пустились вдогонку за лопарем и его женой.

Почуяв волков, олени в обеих упряжках ринулись под гору с такой бешеной скоростью, что сани то подбрасывало вверх, то заносило в стороны, а снежная пыль взлетала чуть не до самых звезд. Но лопарю и лопарке было не впервой попадать в такие переделки, они крепко держались за сани, хотя ничего не видели и не слышали вокруг — только ветер свистел в ушах. И в этой суматохе случилась беда — лопарка уронила ребенка на снег. Напрасно она кричала и пыталась остановить сани, — олень знал, что волки совсем рядом, и только прял ушами и мчался все быстрее и быстрее. А вскоре и олени, и сани с седоками оказались очень далеко от того места.

Младенец лежал в снегу, закутанный в оленью шкуру, и глядел на звезды. В следующую минуту волки оказались рядом, а он не мог даже пошевелиться — только молча смотрел на тощих серых бродяг. Но в невинных глазах этого существа таилась удивительная сила — настолько могущественная, что голодные хищники попятились и не посмели его тронуть. Они постояли еще немного, глядя на ребенка, и шерсть у них на загривках встала дыбом от изумления, а потом снова помчались по оленьему следу, продолжая охоту.

Человеческое дитя осталось в полном одиночестве в бескрайней ледяной глуши. Оно по-прежнему смотрело на звезды, а звезды смотрели на него; и эти огромные, прекрасные и невообразимо далекие солнца, сияющие в ночном небе, казалось, сжалились над беззащитным земным существом, лежавшим среди снегов: они так долго вглядывались в него, что звездный свет застыл в глазах у крохотной девочки.

Она непременно замерзла бы насмерть, но в это время по тропе, вьющейся среди снежной пустыни, ехал человек. Был это финн-переселенец, он возвращался из норвежского города Вадсе и вез соль и муку к празднику. Увидев младенца в сугробе на обочине, он удивился и взял его к себе в сани.

Домой финн приехал только под утро, когда в приходской церкви уже звонили к заутрене. Он внес малютку в теплую горницу и протянул жене.

— Вот тебе рождественский подарок, — сказал он, стряхивая иней с усов и бороды.

И тут же рассказал, как нашел младенца на тропе. Жена взяла малышку, развернула и сразу же дала ей теплого молока.