Зимний дождь

Несколько мгновений парнишка удивленными глазами глядел на игрушку, не смея к ней прикоснуться, потом рот его расплылся до ушей, и он, прижав к животу деревянного коня, рванул во двор детского сада, заливисто смеясь.

Дня через два у ворот детсада Федю остановила девушка чуть постарше его, лет девятнадцати.

— Простите, — сказала она, заливаясь румянцем. — Это вы дали игрушку… моему сыну?

— Какую игрушку? — удивился он и тоже покраснел.

— Ну, коня… Только у нас…

— Это сын… твой? — растерянно улыбаясь, удивился Федя, глядя на девушку.

— Да, мой, — строго, с вызовом ответила она. — Только заплатить вам за нее я не смогу… Если только месяца через два… — голос помягчел и смутился.

— Ни через два, ни через три! — сердито сказал Федя. — Ты мне ничего не должна, коня я не тебе дарил.

И пошел своей дорогой…

Непонятно, с чего бы это вспомнилось Феде в осеннем просторном дубняке, — сколько лет ведь прошло! Наверно, потому что воздух тут был пропитан древесным запахом, чистым и густым, как в мастерской, где работал молоденьким парнем, которого все звали по имени-отчеству.

Федя тихо шел по лесу, отдыхая душой от утренней, теперь, казалось, беспричинной злости. Вдруг перед собою, на дубу, меж самых верхних макушек-рогатулин он увидел большое птичье гнездо и остановился, вглядываясь в него. Как же не заметил его летом? Ведь сколько раз ходил мимо… С какой-то детской наивной надеждой смотрел он на жилище неведомой птицы, а вдруг и теперь тут живет она и, может, сейчас вылетит. Он даже покачал ствол дерева, несколько сухих веточек обломились и упали к ногам. Гнездо было пустым. И опять что-то нехорошее шевельнулось в душе, вроде досады на себя, — мог ведь, мог бы увидеть эту улетевшую теперь птицу. Федя и себе бы не ответил, зачем ему птица, о чем он жалеет, но было ощущение чего-то потерянного, неузнанного. «Хоть бы теперь сфотографировать это гнездо», — подумал он и опять вспомнил, что аппарат разбит. И загадал с первой же получки купить новую линзу.

В универмаге Федя купил самый дорогой фотоаппарат и каждый выходной отправлялся то на Хопер, то ехал на попутной в поля снимать хлеба, или бродил в сосновой роще за райцентром в поисках хорошего кадра. Через полгода только видами райцентра и близлежащих станиц был забит большой самодельный чемодан. Фотография стала смыслом Фединой жизни.

А началось все просто. Фотография — маленький деревянный домик — стояла почти напротив бондарной, и Евсеич, низенький однорукий старик, частенько заглядывал к бондарям и плотникам подразогнать скуку, порасспрашивать новости, пожаловаться на привередливых клиентов.

— Никак, пымаешь, не угодишь этим занудам, — начинал он, едва переступив порог мастерской, — сшас являлась одна наверченная, — полусогнув пальцы, он крутил возле ушей. — Пымаешь, отказалась брать свою физию. «Это не я!» — Евсеич брезгливо кривил губы, передразнивая посетительницу. — А кто же? — спрашиваю. — Это, говорит, очевидно, вы в молодости. Во, пымаешь, стерва какая…

В мастерской смеялись больше над самим Евсеичем, чем над рассказами «мастера», здесь хорошо знали его способности любое лицо изменить так, что даже самые ближние родственники не признавали увековеченного на фотографии. Столяр Осип Потапов, снявшись однажды в полный рост возле витой тумбочки, послал карточку старушке-матери, которая потом при встрече сказала ему:

— Тебя я тут сразу угадала, — и ткнула пальцем в тумбочку, а кто вот этот, рядом, — не разберу, китаец, что ли, какой…

— Морда у тебя была опухшая, ты и был, как китаец, — обижаясь, объяснял Евсеич и вздыхал: — Неблагодарное у меня ремесло: каждое рыло хочет выглядеть иконой.

В бондарной гоготали, а Феде всякий раз было жаль старика. Может, потому что не на людях, — у себя в мастерской, куда парень иногда заходил, Евсеич был совсем иным, разговаривал без смешков и жаловался Феде, что в конуру эту загнала проклятая война, отхватившая у него руку. Иногда Федя вызывался помогать старику: рубил дрова, бегал к колодцу за водой, позже Евсеич стал доверять ему проявлять и закреплять стеклянные пластинки-негативы. Тогда и появилась у Феди мечта — страстная и благородная. Он знал, что сделать такую выставку нелегко, потребуются деньги на фотоматериалы, придется много ездить и ходить по стране, чтобы снять самые красивые места. И Федя начал готовиться: упросил Евсеича, чтобы тот научил вставлять в аппарат пластинки, наводить на резкость, и вскоре парень выведал все известные старику секреты в этом деле. Предполагая дальние странствия, стал закаливать свой организм: каждое утро делал зарядку, обливался водой. После работы он спешил к Евсеичу, колдовал над ванночками с растворами, печатал снимки. Старик был доволен помощником, охотно уступал ему место в темной будке, стал позволять фотографировать клиентов. Поголодав месяца четыре, Федя купил себе аппарат.