Зимний дождь

— Ну здорово, внук, здорово! — заговорил Мирон, прижимая гостя к ватнику. — Прибыл, значит… А то я уж все жданки поел… Вымахал-то, вымахал-то как, — покачал головой Мирон, любуясь Владимиром, и опять ткнулся головой в твердое плечо. — Фу-у, а духами-то, как от барышни.

— По-твоему, все должны пахнуть дымом? — засмеялся тот и взялся за чемодан.

— Да я не в укор, — оправдался Мирон. — Ну заходи, заходи…

В дверях внук не подогнулся и стукнулся головой об верхний косяк.

— Эх, атаманец! — крякнул Мирон. — Аж отца-упокойника перещеголял. — Бывало, при дворе такие рослые служили.

Владимир стал раздеваться, и дед торопливо шагнул к вешалке, освободил крючки.

— Гостевать-то долго собираешься? — спросил он внука.

— С недельку побуду.

— Чего ж так мало?

— Дела там, в городе.

— Ну гляди… А то время сейчас золотое. Скоро половодье. А там сады зацветут.

Внук сидел у стола, улыбался, слушая дедову речь. Потом принялся распаковывать чемодан, вынимал какие-то свертки, коробки, банки. С самого дна извлек большую черную трубку с золотистой каемкой и протянул Мирону. Дед покрутил трубку в руках, похвалил со знанием дела:

— Хороший чубук. И дерево прочное, не прогорит.

— Ну и жги. Я и табаку привез… Турецкий.

Мирон принял и табачные пачки, поднес к носу.

— И табачок хороший, — одобрил дед. — Только бросил я это дело…

— Что бросил?

— Ну да курево-то… Вот уж третий год. Я сообщал тебе…

— Разве? — огорчился внук. — А я что-то не помню. Как же это? — он глядел на деда и виновато улыбался.

— Ну да ляд с ним, — успокоил Мирон, — может, когда и побалуюсь. Трубка-то знатная. Может, и пригодится… Ты, небось, голодный? — спохватился дед и направился к печи.

— Нет, я в ресторане ел, — остановил его Владимир. — Не беспокойся.

— Ресторан рестораном, а дома лучше, — не послушался Мирон. — Иди пока умойся с дороги…

За несколько минут после встречи с внуком Мирон будто помолодел, словно скинул он со своих сутулых плеч десятка два лет и проворно метался по хате, развел на загнетке огонь, поставил жарить яичницу с кусковым свиным салом, вынул из-под пола бутылку. Вернулся Владимир, посвежевший, румяный.

— У-у, да ты, дедунь, весело живешь!

— А как же… Как все люди, так и я. Мирон Пяткин сроду от людей не отставал. Помню, в колхоз вступали…

Дед хлопотал у стола и рассказывал, как в тридцатом году, когда в Венцах создавали колхоз, он на первом же собрании подал заявление, и в тот же вечер был изгнан из дома его отцом, прадедом Владимира.

— Ну да это дело прошлое, — остановил самого себя Мирон. — Давай-ка со встречи-то…

— Нет, нет, — Владимир закрыл свой стакан ладонью. — Я водку не пью.

Мохнатые брови Мирона дрогнули.

— Ай со здоровьем неладно?

— Просто не люблю. Я тут захватил, — Владимир распеленал из прозрачной бумаги длинную тонкую бутылку, поставил на стол. — Давай лучше этого…

— Ну что ж… Давай городского отведаем, — согласился Мирон, с любопытством разглядывая бутылку, разрисованную медалями.

Чокнулись, Мирон выпил залпом и, не почувствовав никакой крепости, крякнул для порядка. Внук пил маленькими глотками, цедил, словно мутную воду, будто боялся, что попадет какая-нибудь соринка.

Тыльной стороной ладони Мирон вытер губы и, покосившись на медали, осторожно спросил:

— Какая ж ей цена?

— Кому?

— Ну вину-то этому?

— Три рубля с копейками.

— Новыми? — ужаснулся Мирон.

— Ну а то керенскими, что ль?

— В жисть не поверю, — дед широко покачал бородой.

— Что ж я, врать буду?

— Нет, я не к тому, — поспешил исправить оплошность Мирон. — Только за что же такая деньга?

— Нормальная цена хорошего сухого вина, — отозвался Владимир.

Помолчали.

— Ты мне скажи, что в мире-то творится, какие новости? — опять заговорил Мирон.

— Новостей много. Что интересует тебя? — с легкой усмешкой уточнил Владимир.

Потолковали.

— Тебя, дедунь, прямо пропагандистом можно ставить. Все знаешь… — заключил внук.

— А как же? — чуть горделиво отозвался Мирон. — Я ведь тебя каждый день слухаю. И утром, и вечером… Вот в последний раз хорошо, умно говорил ты про колхозную жизнь. И про то, чтоб грамотные люди к нам ехали, — дед искоса поглядел на внука: — Сам-то не подумываешь сюда перебраться?

— Зачем? — удивился Владимир. — Что мне тут делать?

— Дело нашлось бы… Чай, и руки у тебя, и голова на плечах.

— Не-е, дедуня…

— А зачем же других зовешь? — посуровел дед.

— Это не я зову. Радио, — отшутился Владимир.

— А в радиву-то ты говоришь…

— Мало ли чего я говорю…

— Это как же так? — дед часто заморгал.

— Да уж так. Есть там люди поважней меня. Им лучше знать.

— Пусть тогда сами и говорят, — насупился Мирон. — А то это что же выходит? Людей учите, а сами сумлеваетесь?

— Да нет… Ты меня неправильно понял, — уже досадуя, стал объяснять Владимир, — пишут-то журналисты, а я говорю…

— Хучь и не согласен?

— Да не нужно там мое мнение…

— Это как же так? — удивился Мирон. — Что же это за работа, если и своего соображения нельзя высказать.

— Порой свое мнение рискованно высказывать, — заметил Владимир, — не всегда это нравится начальству.